- Ранним пташкам – сытный завтрак, - замурлыкала я песенку, которую любила напевать по утрам моя покойная матушка, - остальным – сухарь с водою, - и замолчала, замерев на месте.

У порога стояли два добротных сапожка – вовсе не бархатные, кожаные, но крепкие и как раз мне по ноге. Я натянула чулки и примерила – сапоги пришлись впору, будто шились на меня. Вечером их точно не было, я готова была поклясться.

На всякий случай я подергала двери, проверяя – заперто ли. Но дверь была заперта, а другого входа в комнату я не обнаружила. В ночной рубашке, с неприбранными волосами, но в сапожках, я уселась на постель, мрачно уставившись в стену. Нет, сапоги – это хорошо, но совсем не хорошо, что господин колдун приходил ночью. Сказать ему об этом, как увижу? А если он рассердится и откажется писать расписку?

В отвратительном расположении духа я отправилась в ванную комнату – заниматься утренними делами, но думы насчет колдуна не оставляли меня ни на секунду. Возмутиться, как подобает благородной и добропорядочной девушке? Или промолчать, получить то, что мне нужно, и уйти?

Гордость боролась с благоразумием, и неизвестно, что бы победило, но в это время кто-то постучал – громко и требовательно.

- Эй! Антонелли! Вставай! – услышала я голос Близара и вздрогнула.

В считанные секунды я натянула платье и отодвинула засов, приоткрыв дверь ровно на две ладони.

За порогом позевывал в кулак господин колдун - в бархатном синем халате, открывающем голую грудь. Граф был лохматый со сна – как медведь, но его это, похоже, ничуть не заботило. А я была втайне горда, что предстала перед ним уже аккуратно причесанной, с убранными в косу и заколотыми шпильками волосами.

- Еще спишь? – спросил он, когда я выглянула. – А кто собирался заработать серебро? Пошли, провожу тебя вниз.

Я тут же вышла, уже открыв рот, чтобы высказать свое недовольство по поводу ночного вторжения, но колдун зашагал по коридору, даже не озаботившись оглянуться – он был уверен, что я иду следом за ним, послушная, как дрессированная обезьянка.

Я закусила губу, сдерживая язвительные слова, и пошла за ним – мне и правда больше ничего не оставалось. Ведь это я зависела от него , а не наоборот.

В дневном свете дом выглядел уже не таким пугающим, но все равно странным. Пока мы шли до лестницы, я заглядывала через окна в комнаты. Некоторые комнаты были обставлены богато и красиво. Здесь были танцевальный зал, комната для музицирования, и, вроде бы, библиотека – мне показалось, я разглядела в полутьме полки с книгами. Но были и другие комнаты – темные, пыльные, с обветшавшей мебелью и полуоборванными шторами.

Мы спустились на четыре пролета и оказались прямо напротив арочной двери. Слева была кухня, это я запомнила.

Оставленные мною вчера бокал и кувшин исчезли, кухня по-прежнему сияла чистотой, а на столе стояли чашки и миски с яйцами, копченым беконом, сыром и свежим хлебом. Отдельно стояла крохотная меленка, а рядом с ней лежал полотняный мешочек, распространявший бодрящий аромат обжаренных кофейных зерен.

- Подождите четверть часа, и я сварю вам отличный кофе, - сказала я чинно, закатав рукава и подходя к рукомойнику.

- Вперед, - сказал он, зевнул и уселся за стол, подперев голову.

Он следил за мной с таким же любопытством, с каким я только что рассматривала его дом. Вот только не понятно, что его заинтересовало во мне. Насыпав в меленку зерен, я с силой закрутила ручкой. Не прошло и пяти минут, как кофе был смолот, а я, взяв кофейник, в нерешительности остановилась перед плитой-печью.