– Наш опыт показывает, что ни один город-крепость мы не брали в такие рекордно короткие сроки. Надо отдавать выполнимые приказы. Ведь немцы сражаются за каждый дом, за любую улицу. Если мы отдаем приказ, а он не исполняется, значит, командующий нарушил решение Ставки. Мы обязаны будем его наказать. Давайте исходить из реальности. За неделю Познань не взять. Сейчас этот город сдерживает у своих стен семь наших дивизий. Это много! Они могли бы нам пригодиться на Одерском плацдарме. Товарищ Жуков, сообщите командующему армией Чуйкову, что Ставка дает ему на взятие города десять дней.

– Сегодня же передам Чуйкову решение Ставки.

Июнь 1944 г.

В начале февраля сорок четвертого года на Белорусском фронте на всем протяжении линии соприкосновения с немцами шли вялотекущие позиционные бои. Но каждый красноармеец понимал, что намечается нечто серьезное. На то указывали косвенные причины. На передовую линию зачастило высокое начальство из штаба армии, а по ночам из тыловой глубины подтягивалась техника. Рев дизельных моторов заглушали самолеты, летающие над первой линией нашей обороны.

Так оно и получилось. В конце февраля правое крыло фронта провело Рогачевско-Жлобинскую наступательную операцию, в результате которой советские войска вышли к Днепру. На правом его берегу они отвоевали крупный плацдарм и освободили город Рогачев.

Вера работала в сортировочном эвакуационном госпитале, размещавшемся в школе, куда с ближайших позиций санитарные машины свозили контуженых и раненых бойцов. Кроватями были забиты все помещения, во дворе стояли две большие палатки.

Раненые поступали сплошным потоком. Поначалу госпиталь был рассчитан на триста человек, потом его расширили до пятисот коек, а через месяц – до одной тысячи.

Работы было много, причем очень сложной. Врачи обязаны были поставить диагнозы пациентам, поступающим к ним, провести медицинскую сортировку. Если того требовали обстоятельства, то они оказывали раненым неотложную помощь, а затем распределяли их по лечебным учреждениям госпитальной базы.

Старший лейтенант медицинской службы Вера Колесникова отвечала за прием людей, а также за подготовку тяжелораненых для дальнейшей эвакуации в глубокий тыл. Сложностей хватало. Боевая обстановка постоянно менялась. Даже в тылу, где, казалось бы, уже не встретишь немецких танков, нельзя было уберечься от бомбардировки. Катастрофически не хватало собственных автомобилей, которые работали буквально на последнем издыхании. Потому госпитальному начальству нередко приходилось обращаться за помощью к командирам дивизий, просить их, чтобы хоть как-то помогли с техникой.

Дороги были разбиты не только бомбардировками. Танки, шедшие в наступление, мигом превращали асфальтовое покрытие шоссейных магистралей в мелкую труху. Поэтому многие из раненых нередко так и не дожидались помощи, умирали по пути в госпиталь, и это было горше всего. Могильные холмики с фанерными звездами оставались на всем пути продвижения сортировочно-эвакуационного госпиталя.

Отправив очередную партию раненых в эвакуацию, Вера повязала голову темно-серой невесомой шалью, напоминавшей паутину, и вышла на свежий морозный воздух. Климат в Белоруссии был не такой, как в Тобольске, откуда она была родом. Там сурово, заснежено. Здесь же леденящая стужа то и дело прерывалась оттепелью, оставлявшей на белоснежной глади черные проталины.

Дышалось легко. Полной грудью. В кармане смятая пачка папирос. Ей очень хотелось курить, хоть ненадолго позабыть то, что довелось пережить сегодня, в облаке едкого табачного дыма.