– Красиво, правда? – спросил Харченко, выходя на террасу, где ремонт подходил к концу.

– Что именно? – растерялась Дарья.

– Вид, который открывается из окна.

– Вид? – Дарья растерянно проследила за взглядом лектора.

За окном не было ничего кроме бескрайнего кукурузного поля, уходящего за недосягаемую даль голубого горизонта.

– Это же просто поле! – опешила Дарья.

– И что?! – Харченко поставил поднос на стол и подошел к окну. – За окружившим нас модерном люди утратили воображение… Когда дует ветер, стебли кукурузы начинают раскачиваться, словно волны на море. Они плывут куда-то вдаль, за тот далекий голубой горизонт. В стеклянном городе такого не увидишь. Только проклятый синий цвет, который сводит с ума своей сочностью, да нейронные сети, разрывающие мозг ненужными информационными блоками, вызывая мигрень.

– Там не только синий цвет, Ибрагим Давидович.

– Конечно, там есть еще изумительные фонтаны, доктор.

Дарья вздрогнула. Тысячи раз она слышала, как ее называют доктором, но сейчас это было иначе. Она могла ошибаться, но в этих словах скрывалась гордость.

– Давай пить кофе, Дарья, не то оно остынет, – Харченко сел в кресло напротив своей бывшей студентки.

– Я рада, что вы узнали меня, – призналась Дарья.

– Это только твоя заслуга.

– Что значит – моя заслуга?

– Ты же сама попадаешь на обложки журналов, не я тебя там печатаю.

– Вы читали мои статьи? – Дарья почувствовала, как тревожно екнуло сердце.

– С первой и до последней, – сказал Харченко, глядя в свою чашку кофе. – Ты молодец.

– Я… – Дарья почувствовала, что краснеет.

Вся неприязнь, которую она некогда испытывала к Харченко, исчезла. Дарья знала, что он не льстил и не лицемерил, – доктор Харченко не умел этого делать: строгий и бескомпромиссный к себе и другим.

– Я бы выпил за твой успех, – задумчиво сказал Харченко, глядя на графин, принесенный вместе с кофе.

– Разве я могу отказать… – Дарья покраснела сильнее.

Коньяк обжог горло и согрел желудок. Харченко снова взял в руки чашку кофе и задумчиво уставился на кукурузное поле. Дарья последовала его примеру. Начинался закат. Красный диск солнца медленно опускался у горизонта в колышущееся кукурузное море.

– Ты все еще ставишь карьеру выше личной жизни? – неожиданно спросил доктор, продолжая любоваться закатом.

Дарья с грустью вспомнила одинокие бессонные ночи. Почему ее об этом спросил именно он? Харченко горько улыбнулся, сумев предугадать ответ.

– Так уж устроен мир, – сказал он. – Здесь можно что-то приобрести, лишь что-то отдав. И зачастую выбор встает между семьей и карьерой.

– Почему об этом говорите мне вы?

– Ты уже давно не мой студент, Дарья. Теперь, думаю, я могу назвать тебя своим другом.

– Что ж, в таком случае ответьте… – Дарья почувствовала волнение. – Что в этом мире приобрели вы?

– Этот дом, – не задумываясь, сказал Харченко.

– А как же карьера? Вы добились больших успехов.

– Я добился лишь места лектора в умирающем институте.

– Вы же практиковали, доктор, почему бросили то, ради чего были созданы? – этот вопрос Дарья хотела задать с первого курса.

– Я думаю, ты знаешь почему.

– Я бы хотела услышать это от вас.

– Боюсь, это не та история, о которой я люблю рассказывать, – сказал он. – Тем более что ты и сама прекрасно знаешь ее. Об этом кричал каждый студент моего факультета. Расскажи лучше, что привело тебя ко мне?

– Ваши знания, Ибрагим Давидович.

– Твои знания не многим меньше моих.

– Но меньше.

Они замолчали, и Дарья попыталась понять, о чем сейчас думает лектор: был ли он польщен ее словами, принял их как должное или же просто пропустил мимо ушей?