В общем, жизнь, несмотря на то что стала сложнее, стала куда счастливее и богаче и именно об этом я рассуждала однажды, лежа у настежь распахнутого окна в лунную ночь.

Ночная свежесть ласково целовала меня в щёки, звёзды подмигивали и улыбались.

Потому я не сразу насторожилась, когда услышала голос Ивасика:

- Деда!

Ну конечно, Ивасик увидел дядюшку уже постаревшим, потому и звал дедушкой. Ведун не возражал.

- Деда! – повторил Ивасик и я вздрогнула.

В голосе мальчика так и звенела тревога.

Я рывком вскочила с постели и у лавки мальчика мы были со старым ведуном одновременно.

- Чего ты, сынок? Болит опять?

- Не, деда, не то. Ты хорошо послушай…

Дядюшка нахмурился, прислушиваясь. И сурово поджатые губы его мне совсем не понравились. Что-то случилось? У меня такого дара, как у ведунов, нет. Я не «слышу» на много миль вокруг, пока в человеческом теле. Перекинуться что ли? Вмиг почую, с какой стороны опасность.

Мысль об обороте посетила не только мою голову.

- Дедуль, давай, может, совами, а? Посмотрим? – робко предложил Ивасик.

С тех пор, как мальчик на своё пятилетие освоил захват сознания животных и птиц, за год он отточил сей навык до совершенства, тайком путешествуя по окрестным лесам по ночам.

- Времени нет, - процедил дядюшка, подпоясываясь чародейским поясом, с притороченными да вплетёнными амулетами. – Ну-ка, девочка, надевай платок. Да посох мой не забудь…

14. Глава 14

за четыре года до основных событий

Я мигом шмыгнула в свой закуток, натянула платье ещё быстрее. Судя по выбору дядюшки, дело серьёзное. В обычный день, да и ночь, как сейчас, мы по родному лесу да окрестным вёскам без оружия ходим…            

- Скорее, скорее, - торопил Ивасик и мне было очень, просто очень тревожно.

Вскоре и я услышала то, что на таком невероятном расстоянии услышал мальчик.

Селяне на окраине Горшков вопили растревоженным ульем.

Между серых, потянутых мхом и лишайником стволов и ветвей, мелькали огни факелов, слышались крики, гомон, плач...

Чем ближе мы подходили, тем громче становился ропот, складываясь в отдельные слова:

- Костёр!

- На костёр её!

- На костёр ведьму!

Сердце так и сжалось в комок.

Ведьму?!

Селяне хотят сжечь ведьму… Я не ослышалась?

Народ в Горшках, конечно, простой, грубый…

Но чтобы самосуд?!   

- Эй, почтенные! – прорезал людской гомон спокойный голос дядюшки.

Тотчас же воцарилась тишина.

Ведун ударил посохом, и толпа расступилась перед нами.

Мы быстро прошли к сложенному вокруг столба костру, хвала Вещунье, вооружённые факелами селяне ещё не успели поджечь связки сухих веток!

«Ведьма» же была там, где и полагается быть «ведьме».

Привязанная к столбу, возвышающаяся над всеми нами…

- Вы что же, изверги, совсем головой тронулись?! – опешил дядюшка. – Младенцев жечь…

Я тоже только и могла, что открывать и закрывать рот: «ведьме» от силы был год. Маленькая, зарёванная, напуганная до заикания… Макушка лысая, чуть тронутая рыжим пушком, а на затылке торчат сбитые в колтуны кудряшки. Конопатая и лопоухая девочка явно не понимала, что происходит. Почему все взрослые, которые до того лишь умилялись и делали «козу» вдруг сошли с ума, притащили куда-то ночью, связали…

- Ма-а-а-ма! – пропищала девочка и в толпе загомонили.

Я прислушалась: все, как один считали, что место ведьме на костре, но ведьма, которой всего год и которая зовёт маму – всё же несколько иное, нежели привычная злодейка…

Вперёд, навстречу ведуну, выступил староста.

Дядюшку тут уважали.

- Изволь сперва выслушать, Ведун, - развёл руками староста. – Всё честь по чести. Мамка, что ведьма зовёт, покойница тому как три годины. Дом малая сожгла. С двумя старшими, значит, и с мамкой, да. Вон, батька стоит.