Погасив последнюю свечу, Васса нырнула под ложник – шерстяное одеяло, сотканное свекровью. Спящий Мирен даже не пошевелился. Он очень устал за день, а сытный ужин, видимо, отнял последние его силы.

– Ты спишь? – прошептала Васса, ласково коснувшись носом шеи мужа. Возможно, она не чувствует к нему жгучей любви потому, что он мало уделяет ей внимания. Вот если бы он был чуть горячее, чуть более заинтересованным в ней в моменты, когда на город сходит ночь. Пущай бы она, любящая понежиться на перине Васса, не выспалась к утру, но зато была бы, может, хоть довольна.

Ответа на сей каверзный вопрос боярыни не последовало. Насупившись, Васса вздохнула и повернулась на другой бок, желая зреть темнеющий дверной проем, а не почивающего супруга, иногда издающего храп.

Вассе снились самые нуднейшие сны: какие-то хлопоты, младенцы, пеленки и в конце всего – синяя стрекоза, легкомысленно и беззаботно парящая над бурными водами, готовыми накрыть ее каждой очередной волной.

Ночью проснулся ребенок. Васса крепко спала, но громкий плач разбудил ее. Поначалу она и не думала подниматься: молоко у нее давно иссякло, так что кормилица из прислуги теперь успокоит чадо. И все-таки такого не произошло: женщина делась куда-то, может, на двор вышла. Как бы там ни было, Вассе пришлось самой успокаивать вопящее дитя.

– Ну где ты ходишь? – отругала боярыня, появившуюся уже к рассвету кормилицу. – Голодное же дитя, плачет…

Вручив ребенка няньке, крепко не выспавшаяся и оттого сердитая Васса двинулась обратно в ложницу. Сон сморил ее крайне быстро, она даже не успела ни о чем подумать. За окном еще было сумрачно, но постепенно постройки проявлялись, выползая из темноты бледными унылыми образами. Скоро солнце взойдет.

Долго поспать не удалось. Вассе показалось, что она вообще вот только закрыла глаза, и тут ее уже будят. Рука Мирена гладила ее грудь, чего Васса не любила. Ее белые перси часто бывали болезненны: то перед грядущими женскими днями, то от волнений или холода. С удовольствием Васса бы приняла, если б Мирен свел свое внимание на иных участках ее тела, менее капризных, но зато более чувствительных. Но он почему-то всегда поступал одинаково, хотя она не раз давала ему понять, что ей по нраву.

Если бы Мирен пошел по тому же пути, но только вечером, Васса обрадовалась бы и такому. Но сейчас она столь сильно хотела спать, что подобные ухаживания вызывали у нее лишь раздражение, намешанное на бессонной ночи. С другой стороны, правильно ли отвергать и без того не слишком бойкого мужа?

Сквозь сон Васса исполнила супружеский долг, как мучительный подвиг, предварительно испытав пучок неприятных ощущений. Ее в сей час далекое от страстного вожделения тело не было готово даже к простым действиям супруга. Она почувствовала себя неповоротливой ступой, в которой упрямым пестиком толкут иссохшее зерно. Не проснувшаяся до конца и злая уже Васса была только рада, когда муж закончил с ней.

Утро выдалось безмятежным и приятным. К завтраку Васса забыла злоключения минувшей ночи и за накрытым столом слушала рассказы мужа, который после трапезы собирался в город. Осенняя пора всегда сопровождалась хлопотами.

– Сегодня позже буду, пойду посмотреть, как заготовки делаются, – объявил Мирен, допивая кипрей с медом и молоком, дающий необычайную сытость. Этот напиток Васса придумала сама еще в голодные дни. – В прошлый раз бочки плохо просмолили, и попортилось все, до весны не долежав.

– Ага, – зевнула Васса, потянувшись к горячим румяным блинам. Тут же стояла кадочка с клюквой в меду. Ничто так не радовало боярыню, как плотная трапеза, особенно утренняя.