Долгий ящик затрещал, когда меня приволокли в гараж – когда вопрос стал личным. Не просто: «Хм, кому и зачем нужны эти убийства?» С момента, как в жертвы определили меня, задача стала звучать так: «Как мне до них добраться?»

Так… В щепки тот ящик, в труху. Снова потянулся к телефону. Эти-то не спят по ночам. Ночь – их время.

– Джо, хорошей тебе ночи! – говорить пришлось громко, на фоне у вурдалака пели, играли и громыхали. – Можешь дать мне номер Лены? Или ей – мой?

– Ночи, АБ! Утром, все утром! – повысил голос и Женька тоже. – Нынче Хелен не в той кондиции.

Он сбросил вызов.

Утром так утром. Мне пока не настолько горит, чтобы я до утра дотерпеть не мог.

Женина жена Лена-Хелен Курьянова позвонила мне в восемь. На мои путаные полусонные объяснения, почему наш разговор лучше бы вести не по мобильной связи, не обиделась. Назвала адрес кафе для беседы.

– Рад встрече, – почти что искренне поприветствовал вурдалачку. – Давно ждешь?

В кафе она пришла до меня, заняла столик в углу и заказала себе… глинтвейн, кажется. Не уверен.

Зацепился взглядом за футляр с гитарой. Тот лежал на двух стульях сразу, обозначая, видимо, что столик занят. Час все еще был ранний, а зал пустой, не считая нас с Хелен да скучающего работника за стойкой.

Мертвые девушки, милые причуды.

Милая мертвая девушка взмахнула рукой. О значении жеста догадываться предполагалось самостоятельно. То ли это было такое приветствие, то ли «убирайся с глаз долой».

– Так понимаю, здесь самообслуживание? – обернулся к стойке и замершему за ней парню. – Подожди еще пару минут, закажу себе чаю. Не позавтракал.

– Болван для того и оставлен, – Лена щелкнула пальцами, и работник заспешил от стойки к нам.

Уже вблизи я подметил сияющую улыбку и бездумный взгляд парня.

– Черный чай и пару бутербродов, – я не притронулся к протянутому меню.

– С бужениной, с ветчиной и сыром, с… – принялся монотонно перечислять официант (или бармен?).

Стоял он при этом в полупоклоне и продолжал держать в руке меню. Смотрел прямо перед собой. Зрачки были расширены.

«Болван», – я поежился, вспомнив, как при первой встрече певунья звала меня «прогуляться».

Сделать из меня такого же болвана. Одноразового, надо думать.

– Всех по два, – вмешалась вурдалачка, затем указала в направлении двери. – Вы закрыты.

«Болван» послушно пошел закрывать дверь кафе.

Меня подмывало спросить, для чего она заморочила бедного парня. Причем в духе Шпалы спросить, вроде: «На буя буянила?» Смолчал. Мне нужна помощь вурдалачки. «Попросить» закрыть зал и принести поднос бутербродов – это не то же самое, что «попросить» присоединиться к завтраку в качестве блюда.

Так что я просто ускорился с поглощением пищи. И быстренько перешел к тому, ради чего эта встреча затевалась.

– Лена, – вздохнул поглубже, как перед прыжком в воду. – Я хотел бы поговорить с тобой о моем отце. Если ты не возражаешь, конечно.

– И все же, с болью в горле, мы тех сегодня вспомним, Чьи имена, как раны, на сердце запеклись, Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним1…

В пустом помещении ее голос звучал особенно звонко. Надрывно. Пронзительно. Искренне. Лена уже напевала при мне строку из этой бардовской песни, но тогда звучание было совсем иным.

– Спрашивай, – прочувственно сказала она. – Не знаю, будут ли тебе полезны мои ответы – я всего лишь одна из его студенток. Луной клянусь отвечать полно и искренне, и не возьму за то никакой платы.

После того, как прозвучала клятва – клятва, которой я не просил – я задумался. Джо был прав, когда обещал мне союзника в лице своей немертвой жены. Будет ли верным использовать представившуюся возможность только для расспросов о работе и университетском круге общения отца?