Сколько тут требовалось осознать! Мысли то и дело ускользали от него, затем возвращались вновь, и он, удивленный и радостный, восклицал: «Ха-ха!» Вкус томатного супа и хлеба. «Ха!» Темно-фиолетовое сумеречное небо. «Ха!» Устройства на приборной панели, слабо светящиеся и отраженные в черных окнах. «Ха! Ха! Ха! Ой, не могу!» Он мог поехать куда угодно – стоило лишь захотеть. Никто не указывал ему, что делать. Он произнес это вслух темному экрану своего компьютера:

– Никто не указывает мне, что делать!

Это казалось даже слегка пугающим. Кружило голову. «Ка», – сказал бы йонсей[5]. Предположительно маленькие красные человечки называли так Марс, от японского «ка», что означало «огонь». Это слово существовало и в ряде других старых языков, включая протоиндоевропейский – по крайней мере, так утверждали лингвисты.

Он осторожно забрался в большую кровать в задней части салона и улегся на нее под гудение обогревателя и электрооборудования, напевая с закрытым ртом под тонким покрывалом, быстро схватывающим тепло его тела, положив голову на подушку и рассматривая звезды.

На следующее утро с северо-запада пришел антициклон, и температура выросла до 262 градусов по Кельвину. Ему пришлось спуститься до пяти километров над нулевой отметкой, где давление воздуха составляло 230 миллибар. Для свободного дыхания этого было недостаточно, и он натянул костюм с подогревом для выхода на поверхность, прицепил небольшой баллон с воздухом и надел на нос и рот маску, а на глаза – защитные очки.

И все равно, когда он выбрался за дверь наружного шлюза и, спустившись по ступенькам, очутился на песке, от сильного холода у него заложило нос и выступили слезы, мешая смотреть перед собой. Свист ветра казался громким, несмотря на то что уши скрывал капюшон. Подогрев при этом работал исправно, и все остальное тело оставалось в тепле, а лицо постепенно привыкло к такой температуре.

Потуже затянув шнурок капюшона, он двинулся вперед, перешагивая с одного плоского камня на другой – они здесь были повсюду. Он часто наклонялся, чтобы осмотреть трещины, находил лишайники и широко рассеянные образцы прочих форм жизни – мхи, мелкие пучки осоки, траву.

Было очень ветрено. Необычайно сильные порывы налетали по четыре-пять раз в минуту, а в промежутках его обдувал ровный ветер. Несомненно, это место практически всегда было таким – здесь атмосфера сползала на юг, обволакивая возвышенность Фарсиду всей своей массой. Области антициклонов избавлялись от значительной части своей влаги еще в начале подъема на западе – сейчас же западный горизонт был затенен плоским морем облаков, сливающимся с землей вдалеке, двумя-тремя километрами ниже по вертикали и, вероятно, в шестидесяти, если идти туда пешком.

Под ногами лежали лишь куски снега, заполнявшие некоторые из тенистых трещин и углублений. Эти сугробы были такими крепкими, что он мог попрыгать на них, не оставляя никаких следов. Снежные массы, частично оттаявшие и снова застывшие. Один бугристый кусок треснул под его ботинком, и Сакс обнаружил, что толщина куска достигала нескольких сантиметров. А под ним – словно зернистый порошок. Пальцы замерзли даже в перчатках с подогревом.

Он останавливался и шел дальше по камням наугад. В некоторых расщелинах, что поглубже, образовались застывшие озера. Примерно в середине дня он спустился в одну из них и пообедал у небольшого озера, подняв маску, чтобы можно было кусать батончик из злаков и меда. Высота – 4,5 километра над нулевой отметкой, давление – 267 миллибар. Настоящий антициклон. Солнце – яркая точка, окаймленная оловянным кругом, – висело низко на северной стороне.