Вася озирался с опаской на окно, потом встал и вышел. Походив где-то, вернулся. Валя все еще смеялась.

– Да замолчи ты уже! – потребовал Вася.

Валя взглянула на него и зажала себе рот ладонью, продолжая хихикать.

– А телефон у этой невесты оказался невыключенным после последнего разговора, – проговаривал вслух свои тревожные мысли Вася. – Проклятье. И ее жених все слышал. Их шашни – да и ладно бы. Но и разговоры с нами, со мной. Это засада. За нами могут идти по следу. Он обязательно наведет, зараза. Да и если самого Никкора прижмут к стене, он сразу расколется, сдаст с потрохами. Надо отсюда выметаться. Вот что! – Он решительно посмотрел на девушку, разомлевшую от печного тепла, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами.

В тепле от нее, от ее одежды пахло затхло. Видно, она давно не мылась. Но, правда, Вася привык к этим тяжелым запахам. Да уже и отвык, пока добирался до этого города. Воля – как воздух, дышишь и не замечаешь. Но разве это воля? Еще нет, еще нет. Воля впереди.

– Нам надо уходить, – сказал Вася.

– Да, – тут же согласилась Валя. – Здесь тьма, тьма, тьма. Пойдем туда, где белые ночи.

Вася встал, взялся за рюкзак, позаимствованный на одной остановке, и сказал, что бумагу оставит, обменяет ее на одеяло. Он вытащил рулон проклеенной полиэтиленовой пленкой бумаги, который оказался в этом рюкзаке у какого-то дачника на остановке, и, стащив с железной койки ватное одеяло, сложил его и сунул в рюкзак.

– Больше ничего брать не будем, – сказал он.

– А лампу? – спросила Валя.

– Ладно, – согласился Вася.

– И ножик, – добавила Валя.

– Ок! – ответил Вася.

– Ты мне – я тебе, – сказала Валя. – Но что ты им оставишь?

– Как что, бумагу.

– Бумагу?.. Стены оклеивать?

– Что хотят, то и пускай делают, хоть поэму пишут.

– Иих, – вздохнула глубоко Валя и вдруг твердо сказала, что этого мало.

– В смысле?

– Мало-мало-мало. Мыло-мама-раму-рыло… Хи-хи. Я им оставлю шарф.

– Ты что, дура?

Валя пожала плечами.

– Наверное.

Вася смотрел на нее.

– Без спросу ничего не трогай, так говорила Мартыновна, – объяснила наконец свою позицию Валя.

– Хых-хых-хы-хы! – засмеялся безудержно Вася. – Хыхыхыхы.

– Кроме шуток, правда говорила.

– Так говорил Заратустра! – выпалил Вася.

– Да-а-а? – переспросила Валя. – Какой еще…

– Немецко-персидский придурок.

– Хорошая кличка, – одобрила Валя. – Не то что наш Мюсляй. Уж он-то чужого не упустит. У него не руки – магниты даже на бумажные деньги: все липнет. Он подчистую обобрал Генерала. И нас обдирал как липок. Страшенный зверь. Спаси-оборони, Матушка-заступница.

– Ага… жди, оборонит…

– Типун тебе на язык, как говорит Мартыновна.

– Если б только типун – да и ок, я согласен. Но они сразу руки заламывать, наручники, в кутузку… в обиде за бога на нас с Бакуниным.

– Твой дружок?

– Хых-хыхы!.. Да, так, знакомый один. Ну хорош, пошли… Да не разматывай свой шарф.

– Я без того не пойду.

– Хыхыхы!..

– Проси – и воздастся, а без спросу…

– Слышал, слышал. Так говорил ваш Антизаратустра. Ну, я не знаю… Хочешь – оставайся.

– Нет, я с тобой, – поспешно сказала Валя, снимая длинный шарф и кладя его на стол.

– Так шарф забери! На улице не май.

– Нет.

– Вот же черт!.. Ладно… Тут у меня есть сколько-то… одолженного у Никкора.

И Вася полез в карман, достал бумажные деньги. Мельче сотенных бумажек не было. И Вася решил, что за старое драное одеяло и тупой ножик – это слишком дорого. Тогда они взяли и лампу. Вася смотрел на рулон бумаги и бормотал:

– Надо забрать…

– Зачем?

– От дождя укрываться. Ты знаешь, в Японии вообще дома из бумаги.