– А ты, значит, антигосударственник?

Вася не удержался и кивнул.

Борис Юрьевич посмотрел на него, поднял козырек кожаной кепки вверх, чтобы лучше видеть, и снова посмотрел.

– Да?

– Да, – сказал Вася, – я – последователь Чжуанцзы.

И по его веснушчатому лицу расплылась блаженная улыбка.

– Ну, и здесь не выдержали конкуренции, – пошутил Борис Юрьевич.

– Да нет! – тут же с жаром возразил Вася, сияя. – Есть конкуренция, да еще какая! Кропоткин, Бакунин, Толстой.

– Бакунин?.. В смысле… анархист?

– Да, – с той же улыбкой подтвердил Вася.

– Хм… А при чем здесь Толстой?

– Так он и был анархистом, – сказал Вася.

– Лев Толстой? – уточнил Борис Юрьевич. – Который Николаевич?

– Да.

Борис Юрьевич растерялся.

– Так он же… он же «Войну и мир» написал.

– Ну написал.

– Как это «ну»? Он же прославил победу русских под началом царя.

– Русских и прославил, а царя – не очень-то.

– Но ведь… подожди… Анархисты ведь ни черта не выиграли бы у Наполеона?

– Стихийные силы помогали. Дед Мороз.

Борис Юрьевич с веселым недоумением поглядывал на Васю, крутя баранку.

– Ну и диковинные же у тебя представления!.. А я и не знал, что такого-то работника нанял.

– Это не у меня диковинные представления, а у Льва Николаевича. К нему и надо предъявлять прлетензии, зараза. Он, например, говорил, что любое правительство – сборище одних людей, насилующих других.

– Да? – переспросил Борис Юрьевич.

– Да. Это чингисханы с терлеграфом. Так он говорил. Точнее, так говорил Герцен, а Толстой это с удовольствием повторял. А сейчас я бы уточнил: чингисханы с интернетом, яхтами, «БМВ», Куршевелем и «Лайфньюс», НТВ, Первым каналом с откормленным Соловушкой-разбойником. Без тюрем, казней, убийств, обмана, унижения – нет никакой власти. Войско – собрание дисциплинированных убийц, зараза. А война – просто схватка за право нескольких кучек господ доить и унижать подданных. Войско нужно для охраны прежде всего кучки господ. А еще нужна гипнотизация. Для этого есть два рода суеверий: религия и патриотизм. Ххыхы, посмотришь на картинку в телевизоре перед пасхой или там рождеством, где прлезидент рядом с патрлиархом, и – вот она, лучшая иллюстрация этой мысли нашего сиятельного графа.

– Погоди, это тоже Толстой говорил?

– Хых, хы-хы… Про телевизор он еще не успел сказать. Но про религию и патриотизм – да, ручаюсь головой, хоть Вальчонок и не советует ничем ручаться.

– Ну все-таки… это вряд ли, – недоверчиво проговорил Борис Юрьевич. – Не мог он такого говорить. А как же его Болконский да Кутузов? Наташа Ростова. Бал. Там еще охота на волка… Бородино. И все это… Платон… как его…

– Карлатаев, – подсказал Вася.

– Карлатаев? – переспросил Борис Юрьевич.

– Да. Карлатаев.

– Ну вот именно. Еще Кутузов встал на колени перед Одигитрией. Иконой из Смоленска. Разве это не патриотизм все? Не религиозность?

– Ну так и было. И он это и описывал, проклятье, – отвечал Вася, глядя вперед, на мокрую сияющую под солнцем дорогу. – Но это еще не значит, что так и думал.

– Это почему же?

– А он сам говорил, что истинное христианство – против государства.

– Как это?

– Да очень прлосто! Христос говорит: не убий, а государлство – убивай. Христос учит, там, щеку другую подставлять, ну, не противиться злу насилием, а государство? Вон, на Украине режут православные православных, и церковь с государством только их поощряют.

– Так и что это у нас, не христианство, по-твоему?

– Я тут не большой специалист, – ответил Вася. – Но по Толстому – не христианство. А если и христианство, то совершенно глупое и бессильное. Ну, если хохол с крестиком режет русака с крестиком, а то и русак с крестиком режет русака с крестиком? Это и есть, зараза, момент истины. Зачем такое христианство вообще? Свечки продавать да булочки? Еще и водой торговать.