– Чем они наполнены? – послышался глубокий, чуть хриплый голос Мерткан.

Тем временем из дверей мечети вышла темноволосая девушка и направилась в сторону причала. Проходя мимо скамейки, она остановилась, приложила руку к сердцу и пристально посмотрела на пустое сиденье, будто что-то заметила.

– Теплом, рассветом, предвкушением, волнением, смехом, счастьем… – Севжи вздохнула, наблюдая за той, из-за которой они сегодня здесь. – Но, к сожалению, и горечью, поражением, тревогой, тоской, безысходностью, последним взмахом ресниц, скатившейся по щеке слезой… И моим дыханием.

– Этим ты всех спасаешь. Даже когда нет никакой надежды, – произнесла Мерткан.

– По-другому не может быть, – Севжи посмотрела на собеседницу. – Иначе ты возьмешь верх, не оставляя выбора и посыпая пеплом все вокруг. Порой совсем несвоевременно.

– Таков закон. Когда ты исчезаешь – приходит мой черед. У кого-то я вынуждена забирать все живое, а у кого-то и саму жизнь. Однако я не всегда сурова, ты знаешь. Иногда случаются удивительные вещи, и я на время отступаю. Как с нашей Акгюль, – заключила Мерткан и кивнула в сторону миниатюрной девушки.

Севжи рассмеялась:

– Она научилась с тобой договариваться и держаться на расстоянии. Еще до рождения Акгюль показала, что способна бороться вопреки всему. Непревзойденная воительница.

– Да, Севжи, – голос Мерткан стал еще более глубоким, – девочку спасла ее мама, беззаветно полюбив свою дочь с самого зачатия. Она была готова отречься от всего, лишь бы та появилась на свет. Ты победила.

– Каждый раз эта девочка превосходит саму себя, – в голосе Севжи слышались гордые нотки.

– Если у любого другого человека будет хотя бы четверть ее стремления жить, то я стану нечастой гостьей в домах, – Мерткан сосредоточенно смотрела вдаль на противоположный берег Босфора. Ничто не укрывалось от ее всевидящего взора. В азиатской части раскинулись изумрудные владения района Ускюдар. С набережной Саладжак до нее долетал манящий запах хрустящего симита как символ возвращения к повседневной жизни.

***

Надвигались сумерки. Глаза Мерткан потемнели, почти слились с ее туманно-синим платьем, словно своим взглядом она была способна поглотить заходящее солнце и накрыть город траурным покрывалом. Навсегда. Она повела носом.

– Что чувствуешь? – поинтересовалась Севжи.

– Насыщенные ароматы пряностей. Они передают состояние души и близость конца. Шафран – горячий, пленительный, чувственный, он кружит голову и пробуждает желание. Обжигающая горечь красного перца, она по-особенному раскрывается, когда людей мучает совесть или жажда мести. Куркума – ее сладость и терпкость вселяет веру и приносит покой, когда люди расстаются. Только в Стамбуле удается услышать самую суть. Город пропитан страстью, завоеванием, борьбой, освобождением, любовью. Его дух до сих пор хранит память былых империй. Атмосфера так и притягивает к себе.

– Я слышу, как из района Бебек доносится немой крик и бешеный ритм зажатого в тиски сердца, оно вот-вот разорвется от горя, – произнесла Севжи. – Может, сегодня не стоило забирать у нее дитя? Мне с такими исходами никогда не смириться. Что испытывает мать, когда у нее умирает ребенок?

– Боль потери парализует тело, разъедающая соленая испарина покрывает каждый его миллиметр. Она задыхается от раздирающих горло слез, от нее тянет сладковатым молоком и прелой полынью, – перечислила Мерткан сухо. – Мы сами видели, с каким пренебрежением эта женщина относилась к своему здоровью и здоровью будущего ребенка. Не познав сейчас этой муки, она не станет любящей матерью. Тогда мне пришлось бы забрать и ее. Вскоре ты позаботишься о ней и спасешь от утраты.