– О, это было бы шикарно! – восклицает Стэн и настолько завелся, что даже расправил спину.

– Если мы возьмемся за дело сейчас, то сюжет только наш!

Стэн вскакивает на ноги и тоже с прямой – для него – спиной.

– Отлично, за дело, Джон. У нас куча работы!

Стэн направляется к дверям. Джон Смит тоже поднялся на ноги, но не двигается с места.

– Будет ли уместно, если я расскажу мистеру Топпингу о сюжете с Королевым? – спрашивает он Стэна.

Стэн заводит глаза под лоб, шумно изображает еще более усталый, чем просто усталый вздох и смотрит на Эда. Эд снова расцветает в улыбке, улыбке человека, которому помогает сама Судьба.

– Разумеется, – говорит он Джону Смиту. – Давайте послушаем. Королев – это крупная рыба. Знаменитость…

Эд замечает некий скепсис, видно специально для него тенью скользнувший по лицу Стэна. Но счастливого человека не заботят чужие тени.

– …яркая персона, – продолжает он. – Мне случилось сидеть практически рядом с ним на обеде, который город и музей дали в его честь в прошлом году. Господи, он пожертвовал картин на семьдесят миллионов долларов, и, наверное, половина из них висели тогда в банкетном зале! Какое зрелище… вся эта русская живопись по стенам… Кандинский, Малевич… э-э-э…

Он больше не может вспомнить фамилий.

– Ларионов был, – говорит Джон Смит, – Гончарова, Шагал, Пиросманишвили и…

Эд корчит гримасу.

– Пиро… кто?

– Ну это такой русский Анри Руссо, – поясняет Джон Смит. – Умер в 1918 году.

:::::: Господи, Пирокакегошвили?:::::: Эд решает не фокусироваться на деталях.

– В общем, они стоят минимум семьдесят миллионов долларов, и это по скромным оценкам. Нет, Королев – отличная тема. Но мы не так давно давали о нем большой материал. Вы в каком ракурсе хотите?

По лицу Стэна, замершего за спиной Джона Смита, уже проползают туча за тучей.

– Что ж, сэр, прежде всего, эти Кандинские и Малевичи – фальшивые.

Эд склоняет голову набок и задирает бровь так высоко, что глаз кажется огромным – с дверную ручку, а вторую бровь так жмет книзу, что глаз под ней полностью закрывается, и говорит:

– Эти Кандинские и Малевичи фальшивые.

Без знака вопроса.

– А под «фальшивыми» вы имеете в виду подделки.

И снова без вопроса. Но в его лице читался молчаливый и неуверенный вопрос: «Вы сейчас правда сказали то, что мне послышалось?»

– Да, сэр, – подтверждает Джон Смит. – У меня такие сведения.

Эд склоняет голову еще сильнее и повторяет дурашливо-небрежным тоном:

– Все… фальшивые.

И опять без вопросительного знака. Выгнутые брови Эда спрашивали куда выразительнее любых слов: «Что ты куришь, парень? Ты всерьез рассчитываешь, что кто-то на это поведется?»

Вслух же он говорит:

– И я полагаю, Королев это знал, когда передал их музею.

Без вопросительного знака – в этот раз в голосе уже неприкрытая насмешка.

– Сэр, это он и заплатил за подделку.

Эд безмолвствует.:::::: Что с парнишкой? Ведь это не то, что называется дотошным репортером. Это скорее шестиклассник-переросток, что постоянно тянет руку, умирает – хочет показать учителю, какой умный.::::::

– И, сэр, – продолжает Джон Смит, – два Ларионовых, я знаю, тоже подделки.

Эда прорывает:

– Значит, один из главных жертвователей и… и… патриотов и… и… уважаемых и почитаемых людей Майами обжулил наш музей.

Без даже отдаленного намека на вопросительный знак. Такая нелепость вмиг пойдет ко дну без единого пузыря.

– Нет, сэр, – возражает Джон Смит. – Я бы не назвал это жульничеством, поскольку картины он отдал даром и, насколько мне известно, не просил ни денег вообще и ничего взамен. И получатели никак не простачки. Они по определению должны быть экспертами в своей области.