– То есть? – не понял Долан.

– Вы поняли. Если мы обнародуем кое-какие подробности финансирования избирательной кампании вашего нынешнего президента… и то, откуда тогда взялся компромат, и как он готовился – боюсь, ваша партия еще долго не сможет прийти к власти, Стэн.

Долану показалось, что он ослышался.

– Вы шутите?

– Увы, но я абсолютно серьезен.

Заместитель госсекретаря взглянул в глаза польского генерала и понял, что он и в самом деле не шутит.

– Вы соображаете, что говорите? Вы понимаете, пан генерал, что вы угрожаете Соединенным Штатам Америки? Вы понимаете, что на вас дерьма в десять раз больше, и если мы вывалим свое – ни один из вас не уцелеет?

– Мы это понимаем. Потому я и говорю с вами. У нас нет выхода – у вас он есть. Вы можете оплатить словами и влиянием то, что мы вынуждены будем оплатить кровью. Друзья – это навсегда, пан Долинский, от них нельзя временно отказаться на время выборов. У нас нет выхода – и потому мы сделаем то, что сказали. Решайте…

– Ноль шестьдесят один – отбой, гражданский автомобиль, опасности не представляет.

– Принято, Ноль шестьдесят два, я пройду дальше по трассе примерно три клика, оставайтесь над колонной.

– Вас понял, выполняю.

Давая шпор своему коню, полковник выругался про себя. Два «Апача» над колонной – такое он видел только в Саудовской Аравии, где так охраняли кортежи королевской семьи, опасаясь террористических нападений. Лучше было бы поднять любой транспортный вертолет с пулеметами и снайперскими винтовками – у него обзор вниз намного лучше. На «НН-60» два бортовых стрелка-наблюдателя, на «МН-53», «МН-47» и «МН-92»[8] и того больше – три. Их вертолет – он вообще не предназначен для патрулирования, его задача – бить танки, и не более. Кто же виноват, что теперь воюют не танками, а просто стреляют из засады…

– Босс, левее на три часа, – сказал Сол.

Полковник бросил машину еще ниже к земле и ушел вправо, разворачиваясь для атаки. Ни на секунду он не зависал, он до сих пор и летал-то потому, что помнил, движение – это жизнь, зависший вертолет – это цель.

– Что там?

Там была какая-то машина… Увидев заходящий на них вертолет, люди бросились в разные стороны, легли на землю, прямо в грязь – все знали, что у американских вертолетчиков с юмором совсем плохо.

– Отбой, это гражданские.

– Принято, гражданские на точке один-один-семь-четыре-два-три, четыре единицы и гражданский транспорт.

Полковник хорошо помнил еще одну такую дорогу – из аэропорта в Багдад. Первый год ее звали «Аллея РПГ», частично она идет через бедные, окраинные кварталы с низкой застройкой, и вот проблемы-то начинались именно там. Потом зачистили, конечно, на нее тогда все силы бросили, он лично ее больше месяца утюжил…

Бориспольская трасса была поухоженнее, слов нет. Когда-то вокруг нее богатые люди коттеджи строили, сейчас часть снесли, часть так и стоит руинами, в них беженцы живут. Оттуда могут и РПГ засадить.

– Шестьдесят второму – пусть птичка пройдет над развалинами на три часа по всей их длине.

– Принято, птичка пошла…

Сам генерал Бала чувствовал себя далеко не в своей тарелке от этого разговора: он когда-то служил в Ираке, командовал сектором и хорошо узнал американских гражданских, может, даже лучше, чем военных. Америка сильно меняет людей: они становятся циничными и ничего не прощают. И еще… вот этот человек, тот, что сидит рядом с ним и недобро молчит, – он все-таки не поляк, он американец, и сейчас затронуто его личное, то, что трогать нельзя. Вообще, когда обсуждали все это, он высказался против того, чтобы разговаривать с американцами в таком тоне, но решение было принято, и он как боевой офицер должен был его исполнить. Но он понимал и то, что американцы, вне зависимости от того, выполнят они их требования или нет, этого не забудут и когда-нибудь жестоко накажут их. Генерал начинал служить при русских, и с ними было проще – они или разбирались сразу, или прощали – тоже сразу. А эти – нет, эти не простят…