– Тоша, – позвал Мэл. – Подойди сюда…

Антон подошел. Тень забора упала на лицо – на мгновение сделалось легче.

– Тоша, – сказал Мэл. – Я ведь на тебя рассчитываю. Возьми себя в руки, а то, гляди, у меня уже двое кандидатов на твое место в заначке… Понял?

– Мне бы отдохнуть, – выговорил Антон.

– Не нужно тебе отдыхать… Ты в прекрасной физической форме, – Или ты играешь сейчас – или отправляешься, куда следует… Понял?

Антон молча кивнул. Вернулся на площадку; перед ним расступились.

– Играй, – сказал Саша умоляюще. – Там – хуже. Поверь.

Утра не было. Не было ночи. Никто не ложился спать. Антон только теперь понял, что это такое – быть без времени.

Может быть, они играли день. А может, неделю. А может, год. Мышцы не уставали – не выдерживали нервы. Игра делалась все напряженнее; фол следовал за фолом, штрафной за штрафным. Противники, прежде более чем лояльные друг к другу, теперь чуть что сыпали оскорблениями и даже норовили ударить. Счет был тысяча двести шестьдесят четыре – тысяча двести шестьдесят в пользу команды Мэла. Антон набрал девятьсот двадцать шесть очков и сделал четыреста пять «подборов».

Кажется, Людовик и Мэл тоже поддались азарту. И тоже повздорили; они сидели, не глядя друг на друга, и с каждым броском все стремительнее разворачивали «гонку вооружений».

Антон получал сперва камнем по затылку. Потом дротиком в шею. Потом ножом в спину. Потом стрелой в сонную артерию. Потом во время его броска раздался выстрел; мяч прокатился по кольцу и не попал в корзину. Пока Антон лежал на снегу с пулей в пояснице, Мэл и Людовик устроили тихое разбирательство: Мэл утверждал, что соперник выстрелил не в момент броска, а раньше, а Людовик предлагал ему проигрывать с достоинством.

В отместку Мэл тоже начал стрелять игроков Людовика, причем калибр у него был, будто для охоты на слона. Атакующего Олега он убил раз сто, а Сашу – двести семнадцать раз, причем последним выстрелом размозжил Саше голову, и тот минуты три лежал под кольцом, прежде чем сумел подняться.

– Разобрали игрочков! – орал Вова.

– Не тормози! На скорости! – кричал Саша.

Счет был тысяча триста девяносто шесть – тысяча триста девяносто восемь в пользу команды Людовика, когда Мэл вытащил огнемет…

С потолка срывались капли – тяжелые и прозрачные, и очень холодные в сравнении с остальной водой.

Пар сгустился. Казалось, что смотришь на мир сквозь школьную промокашку.

На Сашином теле не осталось уже ни следа копоти, а он все тер и тер бока, плечи, спину. Лицо. Коротко стриженые волосы.

– …А бывает, стыдно признаться, – говорил Вова. – Стыдно признаться людям, какую подлость совершил…

– Глупость, – поправил, поморщившись, Олег.

– Подлость, – хрипло отозвался Саша. – Правильно Вован говорит.

– А я детдомовец, – надменно бросил Олег. – Кому я нужен?

– У тебя дети могли быть, – укоризненно сказал Саша.

– А могли и не быть, – огрызнулся Олег. – Это вы, у кого мать там, отец, кто из-за жвачки повесился – вы дураки. А мне другой дороги не было… Так и так пришили бы…

– Ты бы рот заткнул… Кто, ты сказал, из-за жвачки повесился?!

Антон потихоньку отошел в сторону. Отвернулся лицом к стене.

Горячая вода хлестала по макушке.

…Не в один день. Медленно. Долгие месяцы.

Тогда еще было время.

Уже полгода прошло с тех пор, как Ленка вышла замуж. Ее живот был как огромный баскетбольный мяч. Злые языки говорили, что свадьба случилась «по залету», и уговаривали Антона «не переживать». Потому как «невеликое сокровище».

Антон слушал. Не кивал, но и не спорил. Только потом, вернувшись домой, долго мыл руки, уши, тер мылом щеки.