– Да все. Сначала не так уж много. Чуть дольше смотришься в зеркало. Летишь чуть выше или чуть ниже, чем нужно. Заботишься о безопасности. Выходишь из боя чуть раньше, чем прежде. Раз-другой огрызнешься в столовой. Находишь больше неполадок в самолете, чем прежде. Мелочи, из-за которых возвращаешься на базу раньше или нарушаешь строй. А потом наступает время, когда ты начинаешь замечать за собой все это. Наверно, потому, что замечаешь, как это замечают другие люди. Возвращаешься, механики, как всегда, тут же проверяют, стреляли пулеметы или нет, а ты еще и из кабины вылезти не успел. И если пару раз подряд стрельба не велась, тебе кажется, что они что-то бормочут. И всегда тебе чудится одно и то же слово. ТРУС. Трус. И ты думаешь: я не позволю, чтоб они обзывали меня трусом, и, глядишь, ты отрываешься от своего звена, забираешься в облако и даешь очередь за очередью. И если продолжать, расстреляешь весь боекомплект, и остается только вернуться на базу. И, приземлившись, показываешь своим механикам большой палец и говоришь им, что почти наверное вмазал «Хейнкелю» – он сильно дымил, и хотя ты не видел, как он падал, но уверен, что они если и дотянули до Германии, то на своих двоих – и они кричат тебе «ура», и ты сам уже наполовину поверил и задумываешься, сказать про это на опросе или не сказать, и тогда понимаешь, что не сказать нельзя; вот ты нахвастал перед своими механиками, но разведке не доложил, а вдруг кто-нибудь узнает? Ну и докладываешь, и оглянуться не успеешь, как уже сбил весь чертов Люфтваффе, который прятался в облаках, где ты расстрелял свой боекомплект.

– И вы сделали так?

– Так это кончилось во второй раз, когда меня опять допустили к полетам. В первый раз намечались кое-какие признаки, я не был уверен, они не были уверены, а потому отстранили меня на несколько дней. Но когда это случилось во второй раз, я понял. Тогда я понял, чем был первый раз.

– Наверно, в первый раз причиной были просто нервы.

– Да, именно. Нервы, испуг, боязнь, трусость – вот именно. Знаешь присловие, а? Кто обжегся дважды, тот человек конченый.

Джин вспомнила, что он так и сказал, когда она спросила его про Майкла.

– Ну, это бабушкины сказки, я уверена.

– А бабушки много чего знают. – Он усмехнулся. – Спроси мою.

– Расскажите мне, как это – испугаться?

– Я же тебе сказал. Это значит сбежать. Быть трусом.

– Но как это внутри?

Проссер задумался. Он точно знал как. Ему это снилось снова и снова.

– Ну, в чем-то это совсем как обычно. Руки дрожат, во рту пересыхает, в голове напряжение – ну, все это крепкие здоровые нервы перед вылетом. Обычно. А иногда – нет. Нормально маленькие признаки возникают, когда ты ждешь, ну а взлетишь, и они исчезают; а потом могут вернуться перед боем, но когда идешь на сближение, они опять исчезают. Да только иногда они никуда не деваются, даже если ты благополучно возвращаешься, и вот это скверный признак. И вот тогда ты начинаешь чувствовать страх.

Конец ознакомительного фрагмента.