– Ещё раз до темноты сходим и хватит на сегодня.

К их приходу Медара нагрела воды и отправила всех во двор смывать грязь. Сама тем временем выставила на стол горшок с горячей кашей и ушла в баню с миской воды и мочалом.

Благожа так и не вернулась.

Разбуженный Тихуша сонно посмотрел на дымящийся горшок, схватил со стола горбушку ржаного хлеба и поплёлся на половину мальцов, где уже спал Малуша.

Ретиш зачерпнул пустой каши. Надо было на ночь садки для рыбы поставить, да уж больно умаялись сегодня, да и забыли обо всём с чужаками.

Зыбиш ел тихо, даже жевать боялся, вздрагивал от каждого стука и шороха, косился на затянутое рыбьим пузырём окно. После отложил ложку, придвинулся к Ретишу и прошептал:

– А ложись сегодня с нами, как раньше.

Ретиш аж подскочил:

– Чего это? Негоже мне с мальцами неразумными спать! А-а, ты людоедов боишься? Так Малуша с Тихушей тебя защитят.

Зрин расхохотался, Умир стукнул ложкой по столу:

– Уймитесь! А ты, Зыбиш, спи спокойно. Никакие пришлые не людоеды, иначе рыбу не ловили бы. И лодок им не оставили, через реку не переберутся.

Вошла раскрасневшаяся Медара в мокрой рубахе. На лбу и щеках кровоточили свежие царапины. Зрин заметил и опять развеселился:

– Сестрица, усердно же ты умывалась. Хотела кожу содрать, чтоб с чужаками не спутали?

Умир огрел его по затылку:

– Тебе четырнадцать витков, а разума меньше, чем у Малуши! Отправляйтесь спать, завтра подниматься спозаранку. Благожа вряд ли скоро вернётся, придётся Медаре на хозяйстве остаться, добывать без неё будем. – Он встал и ушёл за занавесь на половину мужчин.

Ретиш облизал ложку, стряхнул в ладонь крошки со стола, бросил их в рот и отправился за Умиром. Тот уже сопел. Ретиш лёг на тюфяк, набитый сухой травой. От него пахло солнцем и ветром. Видать, Медара выносила просушить во двор. Вскоре за занавесь нырнул Зрин и растянулся на своём тюфяке. Долго ворочался. Ретишу тоже не спалось. Он прошептал:

– Зрин, а мудрые, когда будут учить силой владеть, покажут, как с людоедами сражаться?

Зрин шмыкнул, заложил руку за голову, ответил тихо:

– Нет. Мудрые будут учить, что нельзя ни держать оружия, ни касаться его, ни делать его.

– А как же ножи, топоры?

– Они для работы, то орудия. А оружие для смертоубийства только. Так Ен сказал. Раньше для охоты было, но теперь зверья нет, значит, оружие только против человека можно поднять, поэтому его быть не должно.

Ретиша сел на тюфяке, сказал громче, чем следовало:

– А если людоеды вернутся? Вон, пришлые говорили, на равнинах голод. Лишит он людей разума и начнут они есть друг друга. А как сюда явятся?

Умир перевернулся на другой бок, проворчал сонно:

– Да уймитесь вы, тараторы! Утром вас не добудишься.

Зрин дождался, пока старший снова засопит и прошептал Ретишу в самое ухо:

– Будет тебе наука. Поднимись пораньше, а как к оврагу пойдёшь, захвати топор.

Ретиш проснулся затемно. Зрина уже не было, а Умир спал.

Ретиш вскочил, подпоясался, схватил со стола кусок хлеба с луковицей и выбежал во двор. Выдернув из колоды топор, он понёсся к сараю, схватил корзину и припустил к оврагу.

На добычном месте Зрина не было. Только лопата торчала в разрытом склоне да по смятой траве на краю оврага тянулся след из глиняной крошки. По нему Ретиш и пошёл. След прерывался там, где овраг становился узким и глубоким, а его край резало тоненькое устье ручья. Там, на дне оврага, Ретиш и увидел зудя. Не такого, на которых пашут или каких в телеги впрягают. Этот стоял прямо, как человек, на ногах-столбах. Ручищи – что лопаты для печи. Даже голова у него была! Большая, бугристая. На этой голове зиял перекошенный рот. И глаза-камешки.