Дейли выпрямился, кривясь от мучительной боли и не отнимая рук от паха.

– Это подстава! – крикнул я. – Если я окажусь в камере, он убьет меня, Уолли…

Я понимал, что на разговор осталось несколько секунд, потому что Дейли уже нетвердо продвигался в мою сторону, размахивая стеком и разинув рот в попытке вновь обрести голос.

– Молчать! – взвизгнул Дейли.

– Он не решился бы, но президент…

– Молчать! Молчать! – Он наотмашь хлестнул меня стеком, нарочно целя в раны. Гибкий ротанг со змеиным шипением рассек воздух и щелкнул, словно стреляющий пистолет.

Боль была невероятная. Я конвульсивно изогнулся, непроизвольно забился в руках констеблей, но меня удержали.

– Молчать! – От боли и ярости у Дейли началась истерика. Он замахнулся снова, и стек ударил в недолеченные раны. На сей раз я закричал.

– Убью тебя, сволочь! – Дейли, пошатываясь, отступил назад на полусогнутых от боли ногах и сунул руку в кобуру.

И тут мои надежды оправдались. Уолли выпустил меня и прыгнул вперед с криком:

– Нет! Только не это!

Навис над худеньким сжавшимся Дейли, выбросил вперед тяжелую коричневую руку и не дал инспектору достать пистолет.

– С дороги! Это приказ! – крикнул Дейли, но Уолли отцепил ланьярд от рукоятки, разоружил шефа и попятился с пистолетом в руке.

– Я тебя в порошок сотру! – рычал Дейли. – Ты обязан…

– Я знаю, чем и кому я обязан, инспектор, – сказал со скромным достоинством Уолли, – и в мои обязанности не входит убийство заключенных. – Потом повернулся ко мне. – Мистер Гарри, вам лучше уйти.

– Ты что, преступника отпускаешь?! – охнул Дейли. – Нет, я тебя и правда в порошок сотру!

– Никакого ордера я не видел, – отрезал Уолли. – Как только президент подпишет ордер, мы тут же приведем мистера Гарри обратно в форт.

– Ах ты, черная скотина! – выдохнул Дейли, а Уолли повернулся ко мне и сказал:

– Ступайте. Живо!

Путь до хижины был неблизкий, и каждая колдобина лупила меня в больную грудь. Благодаря вечерним увеселениям я уверился в том, что мои изначальные мысли верны: что бы ни скрывалось в свертке, упокоенном близ острова Большой Чайки, мне, как джентльмену миролюбивому, эта вещица сулит один лишь вред и никакой пользы.

Я человек доверчивый, но не настолько, чтобы думать, что инспектор Дейли больше не попробует меня допросить. Оправившись от пинка в репродуктивные органы, он непременно сделает новую попытку подключить меня к системе освещения. Я задумался, действует ли он самолично или же объединился с некими партнерами, и пришел к выводу, что он один и попросту не желает упустить нечаянную возможность.

Оставив пикап во дворе, я прошел к веранде и поднялся в дом. Пока меня не было, миссис Чабби прибралась и подмела пол. На обеденном столе стояла банка из-под варенья, полная свежесрезанных цветов. Что важнее, в холодильнике обнаружились яйца, масло и бекон, а в хлебнице – свежий хлеб.

Я сорвал окровавленную рубашку и размотал бинты. Стек оставил у меня на груди вздутые рубцы, а раны превратились в неприглядное месиво.

Я принял душ, приладил свежую повязку, встал голый у плиты и набил полную сковородку яиц, потом набросал в нее бекона и, пока все это готовилось, налил себе самого выдержанного виски и принял его, словно лечебную микстуру.

После еды хотел залезть под простыню, но слишком устал, поэтому рухнул поперек кровати и задумался, хватит ли у меня сил, чтобы провести ночной заплыв по расписанию. Это была моя последняя мысль, а потом наступило утро.

Снова приняв душ, проглотив две таблетки болеутоляющего долоксена, запив их стаканом холодного ананасового сока и приготовив на завтрак очередную сковородку яиц, я ответил себе утвердительно. Тело ныло и слушалось хуже обычного, но работать я смогу. В полдень поехал в город, заскочил к Мамке Эдди за припасами и отправился на Адмиралтейскую.