Волнуюсь – мне же в официальной делегации участвовать, вокруг будет куча народа, в провожатых и собеседниках – коварные англичане, и посреди всего этого – я в красивом сюртуке. Эх, какие кадры пропадают! Жаль, что нормальной кинокамеры ещё нет. Обязательно займусь этим вопросом по возвращению в Питер. Пусть в дворцовом серпентарии я ничего не понимаю, но фамилии изобретателей Тимченко и Фрайденберга помню замечательно. Пока народ безграмотен, хотя бы в крупных городах должны организовываться кинотеатры, в которых будут крутить обращения Николая к нации. Если он не расскажет народу, как сильно ему повезло с царем, народ же и не догадается. А какой эффект это произведет на людей? Сколько из них хотя бы качественные портреты царя видели? А тут – вон он, двигается, разговаривает, и глазами в самую душу смотрит. Сначала группу личных «Эдисонов» соберу, а потом можно и отечественный Голливуд строить.

За завтраком давали уху – сегодня можно, и мы с принцами дружно держали марку, стараясь не хлюпать. Черный сухарь просто так и черный сухарь, напитанный ухой – это небо и земля. Хрустнув зеленым лучком – где-то на корабле выращивают – Николай намекнул, что знает о моем усиленном питании:

– Жоржи, ты немного прибавил в весе.

– Толстый брат царя полезен, – глубокомысленно заявил я и отпил компота.

Если в Петербурге такого не будет, придется классово угнетать поваров, пока не научатся.

– Чем же? – приготовился принц Георг.

– Народ будет считать, что его обираю я, а не Никки, – развел я руками.

Из уважения к дарованной Господом пище мы посмеялись очень тихо.

– Право же, Жоржи, зачем тебе этот матрос? – поднял неудобную тему Николай. – В Индии преизрядно наших торговых представительств, и, если тебя интересует торговля – хотя я этого твоего каприза совершенно не понимаю – ты мог бы обратиться туда.

– Меня тронула его судьба, – пожал я плечами. – Четыре поколения его семья приумножала капиталы, и потеряли все за четыре года.

– Купечество – это риск, – остался равнодушен Николай.

Не посыпать же ему голову пеплом из-за каждого разорившегося купца? Так ни пепла, ни головы не напасешься. Мне тоже в общем-то плевать, просто нашел удобную отмазку.

– Сегодняшним утром мне посчастливилось встретить лейтенанта Илюшина, – поддержал разговор Георг.

– Васька́? – уточнил Николай.

Всех людей «подлого» происхождения уместно называть по имени с уменьшительно-ласкательным суффиксом, типа как ребенка.

– Васька, – подтвердил грек. – И я позволил себе расспросить его об этом матросе. В службе проявлял похвальное усердие. И умен.

– Хорошо, что ты нашел себе забаву, – оставшись в меньшинстве, кисло поддержал меня Николай.

– Мне нужен совет, братья, – натянул я на лицо смущение. – Я не знаю, что мне делать, когда мы причалим. Я боюсь опозорить нашу семью и Россию.

– Жоржи, ты не должен говорить так! – осудил Никки. – Ты никогда не опозоришь нас! Просто держись возле меня и Георга и старайся поддерживать разговор так, чтобы не выдать себя. Никто не посмеет задавать тебе лишних вопросов.

Грек покивал.

– Спасибо, – благодарно улыбнулся я и поделился проблемой. – Я уже трижды отклонял приглашения нашего летописца.

Князь Ухтомский ведет хронику путешествия, обильно снабжая ее имперским пафосом и почтением к Николаю.

– Я попрошу его тебя не беспокоить, – снисходительно пообещал цесаревич.

Порой прорезается разница в возрасте и положении. Полагаю, неосознанно – как рефлекс на просьбы. Раздражает, но это же будущий царь, можно и потерпеть.

После завтрака нужно обязательно посетить кают-кампанию и выкурить по папироске с нашедшимися там господами офицерами. Завершив перекур, Его Императорское Высочество потащил нас в любимое место на корабле – в часовню.