– Виктор, мне уже двадцать шесть. Для модели это где-то лет так сто с хвостиком.

– Зайка, ты должна немедленно избавиться от неуверенности в себе. – Я трясу ее за плечи. – Ты – икона, малышка, – шепчу я ей на ухо. – Ты – ориентир для всех. – Я нежно целую ее в шейку. – Ты воплощаешь физическое совершенство нашей эпохи, ты не просто модель, ты – звезда. – И наконец, взяв ее лицо в свои ладони, я изрекаю: – Красота тела невозможна без красоты души.

– Но это не моя душа выходит на подиум двадцать раз на дню! – кричит она в ответ. – Это не моей души фотографию напечатают в следующем месяце на обложке гребаного Harper’s Bazaar! И Lancôme собирается заключать контракт не с моей душой!

Рыдания, всхлипы, все по полной программе, настоящее светопреставление.

– Солнышко… – отстраняюсь я. – Я вовсе не хочу проснуться однажды утром и увидеть, что у тебя снова из-за этих самых имплантатов снесло крышу и ты скрываешься в Chateau Marmont в Голливуде, тусуясь с Кифером, Дермотом и Слаем. Так что знаешь, зайка, тебе лучше слегка остыть.

Затем следует десяти- (а может, и двух-) минутное молчание, затем ксанакс начинает действовать, и Хлоя сообщает:

– Я чувствую себя гораздо лучше.

– Зайка, Энди однажды сказал, что красота – признак ума.

Она медленно переводит взгляд на меня:

– Кто, Виктор? Кто? Какой такой Энди? – Она откашливается, сморкается и продолжает: – Энди Кауфман? Энди Гриффит? Кто тебе, черт побери, это сказал? Энди Руни?

– Уорхол, – говорю я тихо и обиженно. – Энди Уорхол, зайка.

Она встает с кровати, идет в ванную, брызгает себе в лицо холодной водой, втирает в кожу вокруг глаз крем от геморроя Preparation H.

– Мир моды в любом случае умирает. – Хлоя зевает, потягивается, подходит к одному из стенных шкафов и открывает его. – Что еще тут скажешь?

– Может, это не так уж и плохо, зайка? – говорю я расплывчато, подвигаясь поближе к телевизору.

– Виктор, ты знаешь, кто платит закладную за все это? – восклицает Хлоя, показывая жестом на квартиру.

Я начинаю искать видеокассету с «Коматозниками», которую забыл здесь на прошлой неделе, но нахожу только пустую упаковку от кассеты с программой Арсенио Холла, в которой участвовала Хлоя, кассету с двумя фильмами, где она снималась, – «Вечеринка на горе» с Эмери Робертом и «Город юных» с Херли Томпсоном, еще один документальный фильм об опасности грудных имплантатов и «Мелроуз-плейс» за прошлую неделю. На экране идет реклама – что-то зернисто-невнятное, репродукция репродукции. Когда я оборачиваюсь, Хлоя стоит перед большим зеркалом с платьем в руках и подмигивает своему отражению.

Это оригинальное сари Todd Oldham: черно-коричневое, без бретелек, с узорами в духе индейцев навахо и с флуоресцентными вставками.

Моя первая мысль: украла у Элисон.

– Гмм, зайка… – я прочищаю горло, – что это?

– Я репетирую подмигивание для съемок, – отвечает она. – Руперт утверждает, что я подмигиваю неправильно.

– Ага, ладно. Я возьму отпуск, и мы будем репетировать вместе. – Я выдерживаю паузу, а затем осторожно разъясняю: – Я, вообще-то, имел в виду платье.

– Тебе нравится? – спрашивает она, просияв, и поворачивается ко мне. – Я буду в нем завтра вечером.

– Ты уверена… гм, зайка?

– Что? В чем дело? – Хлоя вешает платье обратно в шкаф.

– Ну, дорогая, – говорю я, покачивая головой. – Что-то я сомневаюсь по поводу этого платья.

– Не тебе же его носить, Виктор.

– Может, и тебе не стоит?

– Стоп. Я вовсе не собираюсь…

– Зайка, ты в нем выглядишь точь-в-точь как Покахонтас.

– Тодд дал мне это платье специально для завтрашнего вечера…