Храбру досталось аж два заклинания – и оба из здешних странных. Первое являлось запутанной версией обычного очищения, избавляющего от действий простеньких ядов, а второе было куда интересней, на мой взгляд: после активации оно создавало обычный камень, который тут же можно было запулить куда угодно. Например, в лоб наступающему на тебя врагу. Кидай хоть рукой, хоть пращей. Камни «жили» недолго и исчезали через десять минут после создания. Ну это логично – а то так можно и дом себе на халяву построить. Одна проблема: сотворенный камень появлялся не в руке, а во рту кастующего мага.

Когда Храбр с неподражаемой мимикой один за другим достал изо рта шесть достаточно больших камней, я понял, что в нем скончался талант фокусника. Что непонятно, так это почему заклинание называлось «Тяжесть внутреннего зла» и почему относилось к подвиду темной магии. После изучения заклинаний Светлушка получил достижение и встал на путь какого-то особенного мага, но расспросить его я не успел – времени все же было в обрез. Поэтому, разобравшись с трофеями, мы наконец-то совершили давно ожидаемое злодеяние и из засады подло напали на мирно плетущуюся домой эспаду восьмидесятого уровня.

Бом уподобился пантере и хищно напрыгнул на идущую на бреющем осу. Чтобы остановить ее, большего ничего делать не пришлось – насекомое клюнуло мордой вниз, зацепило жвалами корневые сплетения и резко остановилось. Еще через секунду брюхо со звоном ударилось о камень, раздалось злобное жужжание, название эспады и фасеточные глаза вспыхнули грозным алым, а мы молча навалились на нее со всех сторон и остервенело заработали острозаточенными деревянными кольями. Действовали мы так неспроста, решив обойтись чисто боевыми умениями и не трогать магию. Так что колья втыкали даже интеллектуалы. Честной драки не было и в помине, перегруженная эспада не смогла оказать сколько-нибудь значимого сопротивления и вскоре погибла, оставив после себя тушу. Алый свет глаз медленно угас, золотистое свечение тоже, и место засады погрузилось в темноту – самое то для делишек потрошителя, кем я являлся по совместительству. И осу я вспорол быстро – за прошедшее время мой навык свежевания поднялся еще на одну ступеньку, что прямо сейчас подарило незабываемые ощущения в виде дополнительной сочной требухи и литров, литров желтой искристой крови, льющейся мне на руки. Сюра добавлял радостно что-то бубнящий Светлушка, деловито заполняющий кровью здоровенную банку литров так на десять.

– Куда тебе столько крови?! – не выдержал я.

– Выпарю!

– Зачем?!

– Сам пока не знаю. Но выпарю. Бом! Пить будешь?

– Буду!

Без малейших колебаний Бом взял банку, принюхался и сделал большой глоток. Его тут же перекосило, он сдавленно замычал, замотал головой и выронил подхваченную алхимиком тару.

– Оно? Расовое орочье?!

– Вообще нет… уф-ф-ф-ф… Гадость! На вкус – как настой на поганках…

– И на дятловых головах, – задумчиво добавил я, держа в руках знакомый клюв. – Тэкс… С диетой ос мы разобрались. Жрут дятлов, высасывают огромных личинок.

– А на нас не сагрились, – заметил Док. – Мы не в их пищевой цепочке?

– А фиг его знает! – буркнул я, встряхивая липкими от всякой гадости руками. – Ничего интересного тут нет. Мясо это подозрительное, и жарить его неохота пока что, а вот опыта дали нехило. Валим следующую, пока в крови бурлят остатки яичницы!

– А с этим что делать будем?

Я привстал и глянул, куда указал Храбр.

Там, на корнях, лежала полностью целая прозрачная цистерна с жалом, до краев полная густой белесой жидкостью. Жало при этом продолжало подергиваться, задевая за края, отчего раздавался вряд ли случайный неравномерный и достаточно громкий звон – словно в миниатюрный набат колотят.