Все это было непонятно и как-то противно.

Рабочий день окончен. Надо ехать домой. Гарин вернулся к своему кабинету. Через дверь кабинета Бланка услышал грохочущий голос Рудыго.

«Приехал. Ну и черт с ними. Я войду, услышат, хорошо. Так я расставлю точки над i».

Гарин с шумом отодвинул стул, принялся собираться.

– Понимаешь, Антон, у нас не будет другого шанса. Этот перец предложил, откажемся – окажемся в дураках. Тебе надо центр поднимать? Вот и поднимай. Ты может тут открыть любое отделение, ты сможешь в каждой области открыть филиалы!

– У кого денежки – у того и праздничек, – припомнил Бланк любимый эпизод из своей жизни.

– Что?

– Так, вспомнил мудрое изречение.

Гарин переобулся, накинул куртку. Хлопнул дверцей шкафа.

– Кто там у тебя? – снизил голос Рудыго.

Бланк отворил общую дверь. Судя по тому, что замок не был заперт, Бланк уже проверял эту комнатку.

– Уходишь?

– Все, Антон Семенович, скоро восемь.

– Ты давно тут?

– Нет, ходил кофе пить. До завтра.

– До завтра, – пожал руку Гарина, Бланк.

Ладонь у него была сухая и теплая.

Гарин ушел.

«Уровень адреналина у Бланка в норме. Вот это выдержка. Или недопонимание»? приложив к щеке свою ладонь, Гарин понял, зачем Бланк пожал ему руку. Его ладонь тоже была сухой и теплой. Адреналин Жоры уже перегорел. Он успокоился.

Бланк не знал, что Гарин слышал его разговор с Феврие. Отлично.

Больше всего Гарину хотелось забыть об услышанном. Забыть, забыть…

Надо выспаться и переключиться на текущие дела.

Гарин погрузился в рекламные дела, при этом все сильнее испытывая желание поскорее вернуться в нормальную практическую медицину.

Он принес халат и колпак на работу, когда в операционных, судя по докладам врачей на утренней конференции, затевалась какая-нибудь интересная операция,

Жора присутствовал, как наблюдатель.

Благо, все операции выполнялись с помощью особого телевизионного оборудования, и он видел, что происходит внутри человека.

Хирурги его не гнали, наоборот, с удовольствием комментировали свои действия. Больше всего они делали операции по удалению желчных пузырей с камнями. Случались и неожиданные. Так, пришел гражданский летчик, потребовавший камень из пузыря убрать, а сам пузырь непременно оставить. Объяснял он это тем, что если при ежегодном обследовании пузыря не окажется на месте, его отстранят от полетов. Ребята посмеялись, конечно, но просьбу выполнили, пузырь сохранили.

Через две недели Бланк улетел в Лондон вместе с Рудыго и Гариным-отцом.

Жора ничем не выдавал своей компетентности в происходящем. Отец захочет – сам расскажет, а нет – так нет.

Клиникой в отсутствие Бланка руководил Марк. Рабочие готовились сдать еще один этаж и в нем должны были открыться еще два отделения.

Бардин возник в дверном проеме, дождался, пока Гарин обратит на его внимание, оторвется от текста рекламной статьи об открытии в ЭСХИЛЛе детского дневного хирургического отделения, над которым тот работал, и махнул рукой:

– Жора, пойдем ко мне, есть серьезный разговор.

– Пойдем, – согласился Гарин, разминая затекшую спину.

Предвкушая, что Бардин, наконец, сообщит ему об открытии в центре отделения кардиологии, Гарин закрыл общую тетрадь с заготовками рекламных статей и на цыпочках, чтобы не помешать секретарше складывать пасьянс, и, предвкушая что-то приятное, выбежал за Марком.

К «приятному» он относил назначение дежурным врачом по центру пару раз в месяц, или в особые дни, если в отделениях оставался кто-то из тяжелых больных, а многие врачи совмещали в городских больницах и оставаться в ЭСХИЛЛе не могли. В центре уже появилось отделение реанимации с тремя анестезиологами.