Многие ли летом и осенью 1812 года понимали правильность отступательной стратегии полководца? Ведь на всех здравомыслящих в русском стане давила тяжесть впечатлений не дня вчерашнего, а дня сегодняшнего. Вне всякого сомнения, Барклая-де-Толли понимали в те дни лишь немногие. Одним из таких людей был прославленный армейский партизан А.Н. Сеславин, бывший адъютантом и любимцем главнокомандующего 1-й русской Западной армией. Сеславин писал:

«Он первый ввел в России систему оборонительной войны, дотоле неизвестной. Задолго до 1812 года уже решено было, в случае наступления неприятеля, отступать, уступить ему всю Россию до тех пор, пока армии не сосредоточатся, не сблизятся со своими источниками, милиция не сформируется и образуется, и, вовлекая таким образом внутрь России, вынудить его растягивать операционную свою линию, а чрез то ослабевать, теряя от недостатка в съестных припасах людей и лошадей.

Наполеон, ожидая долгое время от россиян наступательной войны, а вместе с тем верной гибели армии и рабства любезного нашего Отечества, сам наступил.

С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения; Барклай был непреклонен. Армия возроптала. Главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора – клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающихся о подошву ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был, как и скала неколебим…»

Тот же А.Н. Сеславин, один из самых прославленных героев Отечественной войны 1812 года, приводит такой разговор между ним, офицером-ординарцем, и своим начальником. Который выслушав донесение, неожиданно спросил о чем-то сильно гнетущем его уже многие дни:

– Какой дух в войске и как дерутся, и что говорят?

– Ропщут на вас, бранят вас до тех пор, пока гром пушек и свист пуль не заглушит их ропот.

– ?Я своими ушами слышал брань и ее не уважаю; я смотрю на пользу Отечества, потомство смотрит на меня… Все, что я ни делаю и буду делать, есть последствие обдуманного плана и великих соображений, то есть плод многолетних трудов. Теперь все хотят быть главными… И тот, который долженствовал быть мне правою рукою, отличась только под Прейсиш-Эйлау в полковницком чине, происками у двора ищет моего места; а дабы удобнее того достигнуть, возмущает моих подчиненных».

Под этим человеком, бывшим в сражении при Прейсиш-Эйлау полковником, Барклай-де-Толли понимал своего главного оппонента в тяжелые для всех дни отступления от границы к Бородину – Багратиона…

Для защиты санкт-петербургского направления из состава войск 1-й Западной русской армии был выделен корпус генерал-лейтенанта П.Х. Витгенштейна численностью 23 тысячи человек. Первый отдельный пехотный корпус занял позиции под Полоцком, чтобы уже вскоре принять на себя удар наполеоновских корпусов маршалов Удино и Сен-Сира.

Отступление войск армии Барклая-де-Толли оказалось для людей не из легких. Майор 1-го егерского полка М.М. Петров после войны вспоминал в своих записках:

«В последний опаснейший 60-верстный переход к двору Мещиуам… изнурение нижних чинов егерской нашей бригады в жаркий день до того простерлось, что несколько человек пали на пути мертвыми и у многих, по истощении всего поту, выступила под мышцами кровь.

Тут офицеры 1-го и 18-го егерских полков изъявили чрезвычайную любовь к своим подчиненным: они верховых своих лошадей навьючили ранцами обессилевших солдат, а сами несли на своих плечах по две патронные сумы и по два ружья, а иные могутные – и более».