Герцог уже не сопротивлялся. И ничего не говорил. Он лежал у меня на руках такой трогательный, бледный… На его щеках все еще оставались дорожки слез.
- Эх, горе с вами, мужиками! – выдохнула я, рассматривая свои босые ноги.
Я принюхалась к своей одежде, понимая, что действует цветочек! А то как только спать я легла, крысы меня разбудили. Табуном по мне пробежались! Вот я и натерла всю одежду, чтобы по мне не скакали! Крысы скакать перестали, а вот уснуть я уже не смогла. Ворочалась, вертелась. Уж больно запах крысохвоста мою деревню напоминал! Дом отчий, что при мельнице. И казалось мне, что лежу я дома, а не в чужом замке.
И запах такой домашний, такой родной… Просто сердце тоской защемило. И казалось, что встану я, выйду из дома, и Мартина увижу. Стоит он, по обыкновению своему возле яблони на старой табуретке, веревку с петелькой проверяет. Ветер веревку качает, а Мартин воет. Что-то, видать, не получается у него!
- Это я силки на птиц ставлю, - отвечает он.- Чтобы яблоки не клевали!
Хозяйственный он у меня, Мартин. Повезет девке, которой он достанется! Это я, как сестра, говорю! Хозяйственней Мартина во всей округе не сыщешь! И добрей!
Как минутка свободная выдастся, так сразу гроб строгать сядет! Гробы в деревне всегда нужоны! Мало ли, кто помрет внезапно? И пойдут родичи покойника по соседям побираться. Помогите, кто чем может. А мы ему гробом поможем! Вот радости –то будет!
А если крышу починить надо, то он туда с закрытыми глазами лезет! И каждый день деревья рубит. Самые огромные выбирает! Те, которые дровосеки стороной обходят, потому что бояться, что зашибет ненароком.
Только девки Мартина стороной обходят. Дуры набитые!
Герцог попытался открыть глаза и замахал руками.
- Спи, горе мое, - вздохнула я, и крепко прижала его голову к груди.