– Пусть пришлют эту девочку, – сказала она. – Она уже видела всё, что могла. А ты… – Калли пощупала скулу, где продолжал наливаться синяк. – Скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.

Керве вышел, а Калли произнесла в пустоту:

– Четыре часа. Твой план был бесподобен, Калли. Здравствуй, новый день.

Эти четыре часа она провела за туалетным столиком. Сначала пыталась загримировать синяк, потом – прикрыть волосами. Наконец, бросив гребень на пол и пинком отправив в дальний угол, взялась за белую фарфоровую маску, скрывавшую пол-лица. Наложила её и поморщилась от боли, но затем завязала шёлковую ленту на затылке и, немного успокоившись, решила:

– Пойду так.

Калли не хотела предстать перед публикой поверженной, униженной и покорной. Её терзал страх. Больше всего на свете она не хотела и боялась заключать новый брак, ещё не успев вкусить и одного дня свободы. Снова отдавать себя в руки человека, которому на неё наплевать. Которого сама она не знала и которому не могла доверять.

И всё же, если выбора не было, оставалось делать то же, что и всегда: хорошую мину при плохой игре. Этому она обучилась с малых лет, и, похоже, ей предстояло играть эту роль до конца дней.

– Ещё один… – пробормотала Калли и прикрыла глаза, заставляя успокоиться мускулы лица. Глубоко вдохнула и снова принялась за туалет.

Керве помогал ей, хотя местное одеяние, какое принесли для Калли около девяти, слуге казалось таким же странным, как и госпоже.

С трудом он разобрался в застёжках белоснежного пышного платья, под которое к тому же одевался корсет, и если бы настроение Калли было чуть лучше, она не преминула бы отметить то, что отлично заметил Керве: платье с отделанным жемчугом открытым воротом, с белоснежными брыжами на груди и на рукавах, ей необыкновенно шло. Лицо её и фарфоровая маска казались ещё белей, а волосы шёлком струились по плечам. Закалывать их Калли не стала: у неё не было ничего, что она могла бы использовать для этих целей.

В одиннадцать в дверь постучали, и стража, состоявшая из шести кирасиров, повела их в собор – хотя Калли казалось, что её ведут на эшафот.

Жених опаздывал, и с каждым мгновением ожидания волнение Калли усиливалось. Как ни старалась она унять дрожь, видения близкого будущего – брачной ночи и дороги домой – терзали её всё сильней.

Наконец, стук копыт раздался с другой стороны площади, толпа зевак расступилась, пропуская трёх вороных коней. Ещё шестеро всадников на гнедых лошадях сопровождали их, вооружённые до зубов.

Ехавший впереди мужчина в чёрном камзоле спрыгнул с коня и, ведя его в поводу, стал приближаться к невесте. С удивлением Калли обнаружила, что такая же маска, только чёрного цвета, скрывает и его лицо.

Она хотела спросить, как следует это понимать, но прикусила язык, обнаружив, что тогда ей придётся раскрыть и свои причины.

Калли разглядывала мужчину, и с каждым шагом жениха ей всё более казалось, что она уже видела его – но все последние дни слились для Калли в такую череду лиц, событий и имён, что где это случилось – вспомнить она не могла.

– Вы восхитительны, как я и ожидал, – произнёс мужчина, и улыбка скрасила его суровое лицо. Его чёрные волосы едва достигали плеч и сзади были собраны в хвост. В тёмных, как сумерки над морем, глазах, клубился туман и едва заметно горел насмешливый огонёк.

Калли захотелось сорвать с него маску и растоптать, а затем увидеть целиком это лицо, чтобы понять, что у мужчины на уме – но она, конечно же, сдержала себя.