– Да, я пойду по твоим стопам, – сказала она вскоре, – и не остановлюсь до тех пор, пока у меня не будет ровно восемь детей…

А в это самое время Саймон Артур Генри Фицрэнольф Бас-сет, новоиспеченный герцог Гастингс, о ком только что мельком упомянули мать и дочь Бриджертон, сидел в старейшем лондонском консервативном клубе «Уайте». Его собеседником был не кто иной, как Энтони, самый старший из братьев Дафны. Молодые люди были весьма похожи друг на друга – оба худощавые, высокие, атлетического сложения, с густыми темными волосами. Только у Энтони глаза шоколадного оттенка, как у его сестры, а глаза Саймона поражали холодной голубизной, что придавало взгляду суровую пронзительность.

Именно это завоевало ему репутацию человека, с которым нельзя не считаться. От его пристального взгляда иным мужчинам становилось не по себе, а женщины… те просто трепетали.

Но к Энтони это не относилось: молодые люди достаточно долго знали друг друга, и его нисколько не смущали глаза приятеля.

– Не забывай, что я видел тебя в разных ситуациях, – бывало, говорил он со смехом Саймону, – даже с головой, опущенной в ночной горшок.

На что Саймон обычно отвечал:

– Да, если мне не изменяет память, именно ты держал меня над этим ароматным сосудом.

– А чем ты мне ответил на мое благодеяние? – продолжал игру Энтони. – Подложил в постель дюжину угрей…

Саймон по-прежнему считал Энтони ближайшим другом и первым делом встретился с ним после своего возвращения в Англию из-за границы.

– Чертовски рад, что ты вернулся, Клайвдон! – в который раз повторил Энтони, сидя за столом в одной из комнат клуба. – Ох, ты, наверное, хочешь, чтобы я теперь называл тебя Гастингсом?

– Нет! – с непонятной для Энтони горячностью отвечал тот. – Пускай Гастингсом навсегда останется мой отец. – Он помолчал и добавил:

– Я приму титул, если нужно, но не стану носить это имя.

– Если нужно? – с удивлением повторил Энтони. – Да кто не мечтает о том, чтобы стать герцогом? Странно такое слышать, если ты говоришь серьезно.

Саймон нервно провел рукой по темным волосам и не сразу заговорил. Да, он знал, что должен – таковы давние традиции – сохранить родовое имя, родовые владения и тем самым подтвердить и упрочить место семьи в истории Англии, но ведь кем он был до недавнего времени? Сын, отвергнутый отцом чуть ли не с рождения, да и в юные годы не удовлетворявший того своими взглядами и поведением. Отец кое-как мирился с его существованием, но не любил и, как и прежде, не желал видеть. Их отношения вполне соответствовали выражению «нашла коса на камень».

– Все это чертово ярмо не для меня, – пробормотал он наконец.

– Придется к нему привыкнуть, – утешил его Энтони. – И к новому имени тоже.

Саймон вздохнул. Он понимал, что приятель прав, что его собственные слова о нежелании принимать титул, о тяжести «ярма» могут быть восприняты другими как кокетливое кривлянье.

– Ладно, – продолжал Энтони, – не будем больше об этом. Хорошо, что ты снова здесь и прибыл, надо сказать, вовремя, чтобы быть рядом со мной в период моих трудных и нудных хлопот.

– Каких таких хлопот, Тони?

– Когда мне придется в следующий раз сопровождать одну из сестер на очередной бал.

Саймон откинулся на спинку кресла, не без интереса посмотрел на собеседника.

– Интригующее заявление. Лично я далек от всего этого.

– Что ж, придется привыкать к новой жизни, дружище. Но не бойся, я человек добрый и помогу тебе войти в нее.

Саймон не мог не рассмеяться:

– Если я не ослышался, человек, пытавшийся окунуть мою голову в ночной горшок, говорит о доброте?