Зал опустел, публика хлынула в фойе. Вместе с остальными зрителями вышел и адъютант председателя Совета министров, который должен был его охранять. Да что может случиться? В театре – пятнадцать жандармских офицеров и девяносто два агента дворцовой охраны и Киевского охранного отделения!

И в этот момент раздались два выстрела!

«Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось, – вспоминал киевский губернатор. – Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: “Все кончено!”»

Сохранился боковой выход из театра, через который вынесли смертельно раненного Столыпина, чтобы уложить в подъехавшую карету скорой помощи. Он уже впал в беспамятство. Нет только места, где во время спектакля сидел стрелявший в главу правительства Дмитрий Григорьевич Богров, революционер-анархист и секретный сотрудник охранного отделения полиции. Он получил билет в последний ряд. При ремонте расширили оркестровую раму, и последним рядом кресел пожертвовали…

Ягоду, как и других радикалов, убийство Столыпина только радовало. В 1911 году Генрих Григорьевич сам готовился к терактам с помощью взрывчатки.

До и сразу после революции большевики и анархисты были союзниками в борьбе против общего врага – царской власти.

Скажем, Учредительное собрание, которое в январе 1918 года собралось в Петрограде в Таврическом дворце, поручили разогнать отряду моряков под командованием анархиста Анатолия Григорьевича Викторского (Железняка). Он действовал по приказу наркома по морским делам балтийского матроса Павла Ефимовича Дыбенко. А брат Павла – Федор Дыбенко, который в Гражданскую войну командовал 42-й стрелковой дивизией, был «анархистом-коммунистом».

После октября семнадцатого года многие анархисты, недавние однопартийцы Ягоды, пришли в новые органы управления, создаваемые советской властью. Служили в органах госбезопасности, стали профессиональными чекистами.

Надо разделить анархистов – на идейных, у которых была программа, и на тех, кто просто наслаждался революционной вольницей. Для идейных анархистов революция – это процесс. Они считали, что недостаточно взять власть. Революция сама по себе не уничтожает пресс давящей человека государственной машины. Главное для анархистов – сознательный отказ подчиняться властям и законам, причем любым властям и законам. Все очень просто: «Если людей можно заставить подчиняться хорошему закону, то их можно заставить подчиняться и плохому закону». Анархисты считают необходимым создавать децентрализованные коллективы – без вождя и лидера, где у всех равный голос. Свобода – это привычка, ее надо вырабатывать.

Анархизм – это еще и борьба с мещанством, тупостью, рутиной и мертвечиной в искусстве во имя революционной переделки жизни. Анархизм был рожден стремлением освободиться от давящего государственного аппарата, от насилия.

Сталин ненавидел идейных анархистов как людей, которые принципиально не признавали власти государства и вождя. Сталин когда-то в работе «Анархизм или социализм?» писал: «Краеугольный камень анархизма – личность, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения массы. Краеугольным же камнем марксизма является масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности».

Сталину, его соратникам, сторонникам и последователям не нравилось, что идеи свободы от государственного аппарата и государственного угнетения вдохновляли пылкие сердца молодых идейных анархистов, готовых до конца стоять за свои идеалы. Но Ягода от анархистов быстро перешел к большевикам.