Юн годами, значит. Сам это признает. Так все-таки сколько Генриху лет?
За сценой крики: «Бей бурые кафтаны!»
Бурые кафтаны, как вы помните из сцены перед Тауэром, – это слуги епископа. Значит, в данный момент кто-то призывает восстать против Винчестера. Кто? Нам уже заявили его непримиримого врага, герцога Глостера.
– Что там за шум? – спрашивает король.
– Я уверен, что смуту затеяли люди прелата, – тут же отзывается граф Уорик.
Снова крики: «Камней! Камней!» Входит лорд-мэр Лондона.
– Ваше величество! Уважаемые лорды! Пожалейте наш город и его жителей, велите протектору и епископу отозвать своих людей. Мы издали запрет на ношение оружия – так они набили карманы камнями и «молотят друг друга по башкам, на улице все окна перебили». Торговцы даже вынуждены были закрыть лавки.
Входят, продолжая драться, слуги Глостера и епископа Винчестерского с окровавленными головами.
– Повелеваю вам прекратить! – царственно произносит король. – Дядя Глостер, уймите эту драку.
– Ну уж нет! – отзывается один из дерущихся, обозначенный как Первый слуга. – Даже если вы запретите нам использовать камни в качестве оружия, мы им зубами в глотку вцепимся.
– Только попробуй! – отвечает ему Второй слуга, противник по драке. – Мы вам не уступим!
Снова дерутся.
Глостер пытается остановить драку, уговаривает слуг прекратить «беззаконный бой», однако Третий слуга выступает с длинной речью:
– Ваша светлость, мы знаем, что вы человек прямой и справедливый и происхождением уступаете только королю. Мы не допустим, чтобы «чернильная душонка», этот епископ, оскорблял такого человека, как вы, родного отца всей нашей Англии. И мы сами, и наши жены и дети готовы погибнуть за вас.
Первый слуга подтверждает готовность пасть смертью храбрых за милорда Глостера, мол, если мы умрем, то подметки наших башмаков будут сражаться вместо нас.
Снова дерутся.
– Стойте! – кричит Глостер. – Если вы действительно преданы мне, «послушайтесь меня и бросьте драку».
Король Генрих заводит слезливую песню о том, как он любит мир и не любит ссоры.
– О, как раздор мне угнетает душу! Милорд Винчестер, разве вас не трогают мои слезы и стоны? Неужели вы не смягчитесь? «Кому быть милосердным, как не вам?» Если вы, слуга церкви, так любите ссориться, то как вообще можно уговорить людей жить в мире?
Нытье юного короля, судя по всему, никого не трогает, и дело берет в свои руки граф Уорик:
– Прелат и герцог, уступите друг другу и помиритесь. Ваш отказ прекратить ссору может пагубно сказаться на судьбах страны и нашего государя. Смотрите, сколько бед и смертей уже породила ваша несчастная распря! Помиритесь, если не хотите, чтобы кровопролитие продолжалось.
Епископ упирается:
– Пусть Глостер смирится, а я не уступлю.
Глостер, как человек законопослушный (к тому же автор явно ему симпатизирует), говорит:
– Мне очень жаль короля, поэтому я уступлю, конечно. Но если бы не король, я бы своими руками вырвал сердце у Винчестера.
– Смотрите, епископ, герцог Глостер «из сердца ярость лютую изгнал» и успокоился. Вам тоже пора перестать злиться, – продолжает уговаривать Уорик.
Глостер протягивает епископу руку.
– Винчестер, вот тебе моя рука.
Епископ никак не реагирует, и вынужден подключиться сам король Генрих:
– Стыдитесь, дядя Бофор. Вы же сами меня учили, что злоба – великий грех. Неужели вы хотите взять такой грех на душу?
– Не стыдно вам, епископ? – поддакивает Уорик. – Король вам преподал урок. Уступите. Неужели вас не коробит, что малое дитя вынуждено учить вас добру?