– Мортимеров, таким образом, отстранили от права на трон, – заканчивает свой рассказ Эдмунд Мортимер.

– И вы, дядя, последний из них, – уточняет Ричард.

– Да. Но у меня нет детей, и мой наследник – ты. Теперь все в твоих руках. Но тебе нужно быть крайне осторожным.

– То, что вы мне сообщили, очень важно. Выходит, казнь моего отца была не заслуженным наказанием, а расправой кровавого тирана.

Да елки-палки! «Выходит». А ты думал иначе, что ли? Тогда о чем ты вообще говорил Сомерсету, когда грозился доказать, что отец не изменник и обвинение ложно? Более того, в данном эпизоде поражает еще одна вещь – просто-таки патологическая неосведомленность Ричарда Плантагенета о вещах, которые должны были быть ему известны с раннего детства. Он дворянин и, повторюсь, королевской крови, так что все нюансы своей родословной он должен был изучить даже раньше, чем выучил буквы. Таковы были законы времени. Он не мог не знать о том, что Мортимеры – претенденты на престол, что Эдмунд – возможный кандидат, и сам он, Ричард, точно такой же кандидат, поскольку его мать – родная сестра Эдмунда. Если бы Ричард Плантагенет этого не знал, то как мог состояться разговор в саду Темпля – непонятно. Он же считает себя претендентом, спорит об этом с Сомерсетом – и вдруг такой разговор с дядей… Логики – ноль.

– Молчи! – предостерегает его Эдмунд. – Будь осмотрителен, племянник: дом Ланкастеров стоит прочно, его не сдвинуть.

Эдмунд Мортимер умирает на руках у племянника, Ричард Плантагенет произносит над его телом скорбную речь, обещает позаботиться о погребении. Когда стражники уносят тело, он озвучивает твердое намерение восстановить честь и доброе имя, а также опровергнуть обиды и оскорбления, которые нанес ему граф Сомерсет:

К этому моменту всем вам, наверное, уже понятно, что соотносить действие пьесы с реальной жизнью – занятие пустое и бессмысленное. Если король Генрих Шестой явился на заседание парламента, то он уж точно не младенец. Значит, прошло много лет. События в Орлеане, как помните, имели место в 1428–1429 годах, когда королю было 6–7 лет. Стало быть, миновало с тех пор еще лет 10, никак не меньше. С другой стороны, Эдмунд Мортимер скончался в 1425 году, а тот парламент, на котором разбирался конфликт герцога Глостера и епископа Винчестерского, созывался в 1426 году. Одним словом, Шекспир с реальностью разошелся окончательно и бесповоротно, и мы больше не будем даже пытаться что-то уточнять и в чем-то разбираться. Короче, король уже достаточно взрослый, чтобы присутствовать в парламенте. На этом все.

Итак, Хамфри Глостер, дядя короля, пытается подать какую-то бумагу, Генри Бофор, епископ Винчестерский, этому препятствует и бумагу рвет.

– Что, донос на меня притащил? – злобно вопрошает епископ. – Долго сочинял, наверное, готовился? Если хочешь меня в чем-то обвинить, делай это вслух и без подготовки, и я тебе сразу отвечу при всех, мне подготовка не нужна.

– Кичливый поп! – восклицает Глостер. – Если бы не уважение к этим стенам, ты бы увидел, каков я в гневе! Если я подаю бумагу, то совсем не потому, что в ней ложь и я боюсь открыто ее огласить. О твоих подлых и гнусных делах даже дети знают. Ты самый злостный ростовщик на свете, ты враг мирной жизни, ты распутник, несмотря на сан священника. Ты, прелат, пытался меня убить! Куда ж больше-то. Уверен, что ты и королю желаешь зла.