Далее Л. Фейхтвангер пишет, что «некоторые из моих друзей – разумные люди – называют эти процессы от начала до конца трагикомичными, варварскими, не заслуживающими доверия, чудовищными как по форме, так и по содержанию. Целый ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками. Им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир… Что касается Пятакова, Сокольникова, Радека, то невероятно, чтобы люди с их рангом и влиянием вели работу против государства, которому они были обязаны своим положением, чтобы они пустились в то авантюристическое предприятие, которое им ставит в вину обвинение. Спрашивают: почему документы на процессы держат в ящиках, свидетелей – за кулисами и довольствуются не заслуживавшими доверия признаниями?»

Ответ: «…Безусловное признание говорит советским людям больше, чем множество остроумно сопоставляемых документов. Мы вели этот процесс не для иностранных журналистов, а для нашего народа».

«Сомневающиеся выдвигали предположения о методах получения этих признаний – обвиняемые под пытками были вынуждены к признанию… Невероятно жуткой казалась деловитость, обнаженность, с которой эти люди непосредственно перед своей почти верной смертью рассказывали о своих действиях и давали объяснения своим преступлениям… Тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы… Поведение обвиняемых перед судом психологически необъяснимо. Они сами рисуют себя грязными, подлыми преступниками. Почему они не пытаются привести в свое оправдание смягчающие обстоятельства, а наоборот, отягощают свое положение?»

Автор пишет, что «хотя процесс меня убедил в виновности обвиняемых, все же поведение обвиняемых перед судом осталось для меня не совсем ясным…».

«Зиновьевский процесс оказал за границей очень вредное действие: он вызвал сомнение у многих колеблющихся друзей СССР в устойчивости режима, в которую до этого верили даже враги». Автор задается вопросом: «Зачем же вторым подобным процессом так легкомысленно подрывать собственный престиж?»

«Противники утверждают, что причину следует искать в деспотизме Сталина, в той радости, которую он испытывает от террора. Сталин, обуреваемый чувствами неполноценности, властолюбия и безграничной жажды мести, хочет отомстить всем, кто его когда-либо оскорбил, и устрашить тех, кто в каком-либо отношении может стать сильным».

В свое время в нашей периодической печати появились публикации, в которых утверждалось, что Фейхтвангер якобы не понял суть происходивших в СССР событий в 1937 году, а политический обозреватель «Литературной газеты» Ф. Бурлацкий высказал мнение, что «Фейхтвангер дал себя обмануть». Однако с такими высказываниями трудно согласиться. Скорее всего, его сдержанность в оценке происходивших негативных событий в нашей стране можно объяснить тем, что он видел в СССР единственную реальную силу, способную противостоять фашизму. Фашизм страшил его больше всего. Остальное он готов был терпеть.

В частных беседах с сопровождавшей его переводчицей Фейхтвангер говорил, что за границей на процесс над Бухариным и другими смотрят очень враждебно: «Его ставят на одну доску с процессом о поджоге Рейхстага в Германии. Никто не может понять, как так 15 «идейных революционеров», участвуя в заговорах против вождей, вдруг все вместе признались и раскаялись?!»

Довольно развернутая и жесткая характеристика Сталина дана известным английским публицистом Аленом Баллоком в немецкой газете «Шпигель» («За рубежом», 1992, № 11 и № 12):