Вы можете представить себе, чтобы во время, скажем, ежегодного Послания Федеральному собранию какой-либо депутат крикнул Путину (Медведеву): «Нет! Что за пургу вы нам метете!» Представили? Вот, собственно, и все, пожалуй, о репрессиях в РККА.

Между тем с расширением круга репрессий советское общество все больше охватывали невиданные прежде шпиономания и истерия. Этот массовый психоз имел в своей основе прежде всего объективные обстоятельства.

Начнем с того, что население СССР в недавнем прошлом пережило колоссальный стресс в связи с событиями Гражданской войны, периодом безвременья и разрухи. В результате коллективизации и индустриализации миллионы людей были стронуты с места, а население городов в значительной мере обновилось за счет выходцев из деревни. Вполне естественно, что эти люди, занявшие должности в органах управления, ЧК и на производстве, все еще оставались крайне подверженными предрассудкам.

Уровень культуры и образования у советского народа был чрезвычайно низок в целом. В условиях дефицита времени и средств образование носило узкоспециальный характер, который не позволял привить людям ни гуманистических ценностей, ни цельного, философского восприятия мира. Большинство советских граждан легко поддавались промыванию мозгов и, не имея возможности соотнести события в своей стране с мировой историей и культурой, мыслили всецело штампами официальной пропаганды. Конечно, существенную роль играл и тот факт, что Советский Союз объективно находился в окружении недружественных государств, сознание чего оказывало на психику советского человека постоянное давление.

Кто именно стронул и разогнал тот снежный ком оговоров, доносов и истерии, который в конце 1930-х годов угрожал безопасности практически любого гражданина СССР, сегодня сказать невозможно.

Известную долю ответственности несет за это Сталин, видимо, намеренно заострявший внимание общества на процессах против старых технических специалистов и троцкистов. В то же время надо указать, что сам Сталин, конечно, в истерику никогда не скатывался и от делового стиля старался не отходить. Вспомним его речи в июле 1941 года, в ноябре 1941 года или приказ № 227. Сколько внутренней боли слышится в этих документах, сколько страсти, но одновременно ни тени паники, ни нотки истерики. Даже карикатуру Сталин считал серьезным делом. Известен случай, когда он попросил художника-карикатуриста Бориса Ефимова не изображать японцев с кривыми зубами. В этом весь Сталин – не размениваться на мелочи, не сходить на личности, не устраивать психоза. К сожалению, личного примера Сталина здесь оказалось мало.

Виноват Сталин и в том, что в своем стремлении обеспечить морально-политическое единство народа зашел, возможно, слишком далеко. Именно с подачи высшего руководства страны любые отклонения от генеральной линии партии, любые колебания или участие во фракциях, пусть даже и в далеком прошлом, становились непосредственным поводом для подозрений, а нередко и преследования. Советский человек был принужден писать в анкетах совершенно дикую декларацию о том, что «никогда не имел отклонений и колебаний от линии партии».

Безусловно, большая роль в нагнетании страстей принадлежит и чекистам. Во-первых, именно они были заинтересованы в «рекламе» деятельности своего ведомства и максимальной огласке результатов работы ГПУ – НКВД. Во-вторых, чекисты, имея объективные трудности с доказательствами по делам о заговорах и шпионаже, всячески поощряли страсть подсудимых (вспомним «Московские процессы») к взаимным обвинениям и громким обличениям. Нет ничего удивительного в том, что Радек или Бухарин со скамьи подсудимых выступали столь же страстно, как с революционной трибуны, – проблема была в том, что народ, привыкший подсознательно прислушиваться к этим людям, принимал их высокий стиль за чистую монету, воспринимая его как буквальное руководство к действию.