В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой «школой» Покровского, которая толковала исторические факты извращенно, вопреки историческому материализму освещала их с точки зрения сегодняшнего дня, а не с точки зрения тех условий, в обстановке которых протекали исторические события, тем самым искажала действительную историю.

Что же здесь, собственно говоря, сказано неправильно? Вот именно так – база вредителей, шпионов и террористов. Правда, в 1960 году, как вы, наверное, догадываетесь, все они были реабилитированы и пополнили списки невинных жертв, а «труды» Покровского переиздали большими тиражами.

Впрочем, до этого еще было далеко, пока же в начале 1934 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о коренном изменении преподавания в учебных заведениях общественных наук, прежде всего истории, о пересмотре доктрины Покровского, восстановлении исторических факультетов в составе университетов и т. п.

Мог ли кто-то возражать против этого?

К сожалению, подобных личностей в 1930-е годы хватало. Школа Покровского появилась не случайно, она обслуживала интересы троцкистской бюрократии, пытавшейся обосновать свое пребывание у власти многократным преувеличением недостатков предшествовавшего царского режима. В неприятии курса Сталина на реабилитацию русской истории и культуры бюрократию поддерживала и значительная часть творческой интеллигенции, ибо по своему происхождению, характеру и складу перейти от революционного космополитизма к «обслуживанию» русской культуры просто физически не могла.

Новая идеологическая доктрина Советского Союза, окончательно оформленная уже позднее, в 1939–1940 годах, базировалась на возрожденных исторических традициях русского народа. До 80 % репертуаров театров составляли теперь постановки русской классики. В литературе, музыке и живописи на смену футуристическим «перформансам» пришли традиционные для русского искусства формы. На «Мосфильме» готовились к съемкам картин «Суворов», «Петр Первый», «Минин и Пожарский», «Александр Невский». Весьма возможно, что уже в 1936 году в блокноте Сталина была записана последняя фраза, которую через четыре года произнесет Николай Черкасов: «На том стоит и стоять будет Русская земля». Пройдет еще год, два, и каждый россиянин, каждый советский человек вольно или невольно станет смотреть на прошлое страны глазами Сталина, воспринимая это прошлое цельной, логичной, гордой, а главное – оптимистической историей.

Наряду с идеологией Сталину предстояло коренным образом реформировать государственное устройство СССР, главной проблемой которого, как и при царе, являлось прогрессивное нарастание бюрократического аппарата, его постоянное стремление к перерождению и превращению в олигархию. Сталин знал, что решить проблему враждебности бюрократии однократно не удастся. Отстраненная от власти сегодня, завтра она восстановит свои силы и станет опять пожирать государство. Сталин решил поставить этой угрозе заслон другого рода – создав, как ни парадоксально это прозвучит, дееспособное гражданское общество в СССР. Новое советское государство должно было стать саморегулирующейся, не зависящей от вождизма системой.

Скажут: «О каком же гражданском обществе может идти речь, если участие в любой оппозиции в глазах Сталина было смертным грехом?» Да, Сталин не верил в искренность оппозиции. Он мыслил ясно и без околичностей, без интеллигентских бросаний. Он знал, что оппозиция в России всегда хлебала из иностранного корыта. Он знал, что оппозиция на Западе – фикция, в лучшем случае отражение борьбы за влияние и деньги между различными олигархическими группировками. Исключений не было. Такой оппозиции Сталин действительно не хотел.