– «База курносых», говоришь… Что за хрень? Почему не знаю?

– Первая в Советском Союзе книга, которую полностью написали дети – литкружковцы шестой фабрично-заводской школы портового города Иркутска.

– Ты хоть держал её в руках?

– И не только держал, а даже читал. Тираж ведь немалый отгрохали – целых пятнадцать тысяч экземпляров. На всех хватило!

– И как тебе творчество иркутских пионеров? Понравилось? Аль не шибко?

– Ещё как… Самому товарищу Горькому, которого мы с вами вспоминали всего несколько минут тому назад, и то запало в душу!

– Круто, – похвалил Дед.

(Когда-то давным-давно, на заре своей юности, он тоже писал небольшие оригинальные рассказы, в основном – на армейские сюжеты, некоторые из них даже печатали в какой-то периодике, но дальше дело не пошло.)

– Кстати, – продолжал рассказывать его молодой коллега, усиленно жестикулируя и тараща и без того огромные карие глаза. – Ознакомившись с книгой, Алексей Максимович даже пригласил Галину в Москву, на первый съезд советских писателей. Вместе с руководителем кружка Молчановым-Сибирским.

– Вот это да… Гордись, сынок!

– Чем?

– Родословной. Славная она у тебя.

– У меня? Нет, это у них… У меня только одни кражи и побеги.

– А знаешь что? Давай напишем письмо Сталину… Нет, может не дойти… Лучше всесоюзному старосте Калинину – тот, говорят, многим помогает. Думаю, и тебя в беде не бросит с такой-то генеалогией!

(Так как своих детей у Полковника не было, к Володе он относился как к родному сыну и никоим образом не желал ему сомнительного воровского будущего, вот и высказал впервые мысль, которая мучила его в последнее время.)

– Какой ещё гинекологией? – скривил обиженное лицо Подгорбунский.

– Ге-не-а-ло-гия, – по слогам повторил Дед. – Наука, служители которой собирают различные сведения о генезисе родов…

– Чего-чего?

– Генезис, в переводе с греческого, значит происхождение, возникновение, становление, развитие и даже (что вовсе не обязательно) гибель объектов изучения, в нашем случае – семей, родов…

– Понял.

– Ну а если понял, то бери в моей тумбочке карандаш, тетрадь – будем строчить маляву в Кремль.

– Может, всё-таки в следующий раз? – с мольбой уставился в его быстро угасающие глаза Володя (боль внизу живота не утихала и настойчиво требовала выхода).

– Следующего может не быть. Пиши… Нет, сначала я! – Полковник начеркал несколько слов на первом листке и тут же аккуратно вырвал его. – Это для Попеля. Теперь ты!

– Готов. Диктуйте!

– Председателю ЦИК[16] товарищу Калинину Михаилу Ивановичу от заключённого Подгорбунского Вэ Эн… Хочу стать на путь исправления… Обещаю вырасти честным человеком, патриотом нашей великой Родины… Последнее слово с большой буквы.

– Знаю!

– Закончил?

– Да.

– Поклянись, что станешь приличным человеком.

– Зуб даю, как говорит Дровосек.

– Это серьёзно… Если зуб… Теперь я за тебя спокоен. Прощай, сынок.

Дед закатил глаза и…

А наполненное людьми тесное помещение разрезал дикий, полный отчаяния, истошный вопль, через распахнутую дверь вырвавшийся далеко за пределы барака:

– Батя-а-а! Родный! А-а-а!!!

Наш герой отбывал очередное наказание далеко от Магадана, однако такая характеристика вполне подходила и для тамошних погодных условий.

Ночные заморозки – чуть ли не до середины мая. И вдруг – бац – жара! Причём такая, что к концу весны уже желтеет, а в начале июня и вовсе выгорает – причём дотла, казалось бы, совсем недавно прорезавшаяся трава.

Резко континентальный климат! В отличие от более мягкого (субарктического с чертами муссонного), что преобладает в упомянутой Колыме.