На закате она в длинной юбке и белом атласном бюстгальтере с наброшенным на плечи красным газовым платком выходила с фанерным стулом на улицу за калитку «подышать». Платок был застегнут на груди на две пластмассовые бельевые прищепки. На свою золотисто-каштановую «бабетту» Лиза набекрень надевала сомбреро – ни дать ни взять бразильская королева самбы! Да еще с тростью, хромая, знойная, во дворе у нее бушуют страсти, все рассказы – на грани жизни и смерти, трость и страсть – в этом вся тетя Лиза Топпер.

А теперь подождите минуту и дайте мне перевести дух, ибо за вышеописанными представителями клана Топперов хлынул такой поток, что эта картина скорее напоминала прощание с каким-нибудь почившим властителем дум – так проходили они, склоняясь над колыбелью, люди великой судьбы, пытаясь угадать – плод ли это их уникального генеалогического древа, или просто моя мама Вася – блудница, которая околпачила высокородного Топпера, коварно взвалив на него отцовские обязательства, а теперь собирается заключить с ним поистине морганатический брак.

Да-да-да! Поскольку самая младшая из семьи Топперов – божественная Диана – уже сделала ошибку, выйдя замуж за сына английской королевы принца Чарлза, хотя дедушка Соля прочил ей партию куда блистательнее.

Против Чарлза была настроена даже тетя Эмма.

– Чарлз – тюня и мокрая курица, – говорила она. – Этот принц Чарлз, – она говорила, – в носу ковыряет постоянно!

И вот чем это закончилось. Англия плакала, когда ее хоронили, хотя англичане известны своею сдержанностью, так провожали там, как нашу тетю Диану (из лиц, не принадлежавших по прямой линии к королевской семье), только адмирала Нельсона, герцога Веллингтона и Уинстона Черчилля.

Лучше б она послушала тогда Соломона и вышла за Бусю Курочкина, язычника и собирателя русского фольклора, который жил на соседней даче в Загорянке и тысячу раз предлагал ей руку и сердце, он ходил за забором в вышитой шелковой рубахе, в красных кожаных сапогах, как петух, и такое хорошее имел наше, открытое, русское лицо…

Тете Эмме ведь тоже в свое время делал предложение рабби Менахем-Мендл, а это вам не хухры-мухры! И дедушка был не против. Но тетя Эмма решила не связывать свою судьбу с движением любавичских хасидов.

Вообще тетя Эмма всегда поступала так, как ей взбрендит. В молодости она ездила по Москве на большом трехколесном велосипеде в клетчатой кепке и развозила почтовые переводы. Но у нее был бзик: она не могла довезти до дому собственную зарплату. Стоило ей получить немного денег – она их мгновенно швыряла на ветер, что очень злило дедушку Солю, на руках у которого, кроме тети Эммы, было еще семеро братьев и сестер.

Их отец Моисей – крупный карточный шулер из Бердянска, говорили, как выпьет, великолепно играл «Неаполитанскую песенку» Чайковского на опустошенном граненом стакане. Моисей имел чисто еврейский вид, хотя по матери он был цыган, а по отцу – итальянец. Мифы о его сексуальных подвигах затмевают древнегреческие сказания о сладострастных богах Олимпа.

Не выдержав мук ревности, его жена Марыся, оставив ему семерых детей, прыгнула с обрыва. Случилось это в конце октября прямо на глазах у Моисея, но был туман, погода стояла ужасная в Бердянске той осенью, и Моисею показалось, Марыся как прыгнула – сразу растаяла в воздухе, и тела ее почему-то потом не нашли, к тому же обрыв был совсем невысокий, а дедушка Соля, Марысин первенец, – он ее помнил немного, рассказывал, что Марыся была очень бойкая, певунья, ходила вечерами на танцы, и за ней страстно ухаживал один молдаванин в шляпе с маленькими полями – молдаване любят в шляпах ходить.