Кирилл Афанасьевич Мерецков уже командовал военными округами, был он и начальником Генштаба[29], и заместителем наркома обороны, но на второй день войны его арестовали, и весь июль и август 1941 года Мерецков провел в Лефортовской тюрьме, где следователь Лев Аронович Шварцман дубинкой выбивал из него признание, что он вместе с врагами народа Корком и Уборевичем планировал заговор против товарища Сталина[30].

Когда Шварцман уставал упражняться с дубинкой, он начинал читать избитому генералу показания его друзей.

Сорок генералов и офицеров – командармы И.Ф. Федько, Н.Д. Каширин и И.А. Халепский, армейские комиссары А.С. Булин и М.М. Ланда, комкоры В.Н. Левичев, С.А. Меженинов и С.П. Урицкий, комдивы П.П. Ткалун, С.И. Венцов-Кранц и Е.С. Казанский, комбриги М.Л. Ткачев и К.И. Янсон – дали показания на Мерецкова[31].

Скоро Кирилл Афанасьевич признал себя виновным и начал сотрудничать со следствием. 15 июля 1941 на очной ставке с генерал-полковником Александром Дмитриевичем Локтионовым, Мерецков уличал избиваемого при нем Александра Дмитриевича в участии в военно-фашистском заговоре и убеждал подписать признательные показания[32].

Спасла Кирилла Афанасьевича Мерецкова, как утверждает легенда, шутка Никиты Сергеевича Хрущева…

– Вот ведь какой хитрый ярославец! – сказал он, когда Сталин показал ему письмо Мерецкова с просьбой отправить его на фронт. – Все воюют, а он в тюрьме отсиживается!

Иосифу Виссарионовичу шутка понравилась, и 9 сентября Л.З. Мехлис и Н.А. Булганин отвезли «хитрого» генерал-арестанта на Северо-Западный фронт.

Ольга Берггольц записала рассказ чекиста Добровольского, служившего тогда комиссаром 7-й армии, командовать которой сразу после своего освобождения был назначен Кирилл Афанасьевич.

«Ходит, не сгибаясь, под пулями и минометным огнем, а сам туша – во!

– Товарищ командующий, вы бы побереглись.

– Отстань. Страшно – не ходи. А мне – не страшно. Мне жить противно, понял? Неинтересно мне жить. И если я захочу что с собой сделать – не уследишь. А к немцам я не побегу, мне у них искать нечего. Я уже у себя нашел.

Я ему говорю:

– Товарищ командующий, забудьте вы о том, что я за вами слежу и будто бы вам не доверяю. Я ведь все сам, как вы, испытал.

– А тебе на голову ссали?

– Нет. Этого не было.

– А у меня было».

Не так уж и важно, мочился Лев Аронович Шварцман во время допросов на голову Кириллу Афанасьевичу или это Ольга Берггольц для пущей крутизны придумала. На наш взгляд, если подобное и имело место, то узнать это Добровольский мог только от своих коллег чекистов, от того же Шварцмана, например. Едва ли генерал стал бы ему рассказывать такое про себя.

Но для нашего повествования важнее другое.

Важно, что пытки и унижения надломили генерала и оправиться от пережитого ему удалось далеко не сразу, хотя в ноябре 1941 года Кирилл Афанасьевич уже командовал 4-й армией, которая взяла Тихвин, а после освобождения города – Волховским, только что сформированным фронтом.

Но в марте сорок второго победы для Кирилла Афанасьевича остались позади.

Директиву Ставки «разбить противника, обороняющегося по западному берегу реки Волхов, и… главными силами армий выйти на фронт Любань – ст. Чолово», чтобы затем решить задачу по деблокаде Ленинграда, Мерецкову выполнить не удалось. Обессиленные, измотанные в бессмысленных боях армии Волховского фронта не сумели даже выйти на рубеж, с которого планировалось начать основную операцию.

Как справедливо отмечает непосредственный участник боев Иммануил Левин, Любаньскую операцию можно разбить на два этапа.