П е т р а. Нет, Ховстад, не думаю. Зачем бы ему так себя ломать.

Х о в с т а д. Об этом вы его спрашивайте.

П е т р а. Никогда бы не подумала такого о Биллинге.

Х о в с т а д (смотрит на нее очень пристально). Не подумали бы? Это для вас полная неожиданность?

П е т р а. Да. Хотя, возможно, и нет. Ой, я на самом деле не знаю.

Х о в с т а д. Мы, газетные писаки, народец не высокой пробы, фрёкен Стокман.

П е т р а. Вы правда так думаете?

Х о в с т а д. Иной раз думаю.

П е т р а. Конечно, когда заедает ежедневная рутина, я понимаю. Но сейчас, участвуя в великом деле…

Х о в с т а д. Вы имеете в виду расследование вашего отца?

П е т р а. Конечно. Мне кажется, сейчас вы должны чувствовать себя человеком самой высокой пробы.

Х о в с т а д. Да, сегодня я что-то похожее чувствую.

П е т р а. Вот, сами видите! Вы взяли на себя очень благородную миссию – пробивать дорогу непризнанным истинам и новым, более зрелым взглядам. Да одно то, что вы бесстрашно, открыто возвышаете свой голос в защиту гонимого!

Х о в с т а д. Особенно если этот гонимый… гм, не знаю, как бы получше выразиться.

П е т р а. Такой глубоко порядочный, честный и бескомпромиссный, вы хотите сказать?

Х о в с т а д (мягко). Я хотел сказать: особенно если он приходится вам отцом.

П е т р а (глубоко потрясенная). Что?

Х о в с т а д. Да, Петра… то есть, фрёкен Стокман.

П е т р а. Так вот что для вас на первом месте?! Не суть дела, не истина и не огромное горячее сердце моего отца?!

Х о в с т а д. Само собой, и это все тоже, конечно.

П е т р а. Довольно, Ховстад. Вы выдали себя, и впредь я ни в чем вам верить не стану.

Х о в с т а д. Вы так рассердились из-за того, что я делаю это в первую очередь с мыслью о вас?

П е т р а. Меня возмутило, что вы были неискренни с отцом. Из ваших с ним разговоров выходило, будто вы радеете исключительно о правде и благе общества. Вы обманули и меня, и отца. Вы не тот, за кого себя выдавали. И этого я вам никогда не прощу – никогда!

Х о в с т а д. Вам бы не стоило быть такой резкой, фрёкен Стокман, особенно сейчас.

П е т р а. Это почему еще – особенно сейчас?

Х о в с т а д. Видите ли, ваш отец не сможет обойтись без моей помощи.

П е т р а (смерив его взглядом). Так вы еще и такой? Фу!

Х о в с т а д. Нет, нет, я не такой. Просто глупость сморозил, не верьте моим словам.

П е т р а. Я уже разобралась, чему мне верить. Прощайте.

А с л а к с е н (из типографии, торопливо и таинственно). Господин Ховстад! Вот черт… (Увидев Петру.) Да как нарочно!

П е т р а. Я положила книгу вот здесь. Поищите для перевода кого-нибудь другого. (Идет к дверям.)

Х о в с т а д (идет следом). Фрёкен, но…

П е т р а. Прощайте. (Уходит.)

А с л а к с е н. Господин Ховстад, послушайте меня, наконец!

Х о в с т а д. Да, да, слушаю. Что стряслось?

А с л а к с е н. В типографии фогт.

Х о в с т а д. Фогт, говорите?

А с л а к с е н. Да, и он хочет поговорить с вами. Зашел через черный ход, не желает, чтобы его увидели, сами понимаете.

Х о в с т а д. К чему бы это? Нет, подождите, я сам. (Подходит к двери в типографию, распахивает ее, здоровается с ф о г т о м и приглашает его зайти в редакционную комнату.)

Х о в с т а д. Аслаксен, проследите, чтобы никто…

А с л а к с е н. Понимаю. (Скрывается в типографии.)

Ф о г т. Господин Ховстад, вы, полагаю, не ожидали увидеть меня здесь.

Х о в с т а д. Да, по правде говоря, не ожидал.

Ф о г т (озирается по сторонам). Вы хорошо устроились, в самом деле уютно.

Х о в с т а д. Ну…

Ф о г т. И тут бесцеремонно врываюсь я и краду у вас время.

Х о в с т а д. Извольте, господин фогт, мое время в вашем распоряжении. И давайте возьму у вас… (