Я провела эти три дня, заточив себя в спальне. Лежала в постели вплоть до наступления темноты и возвращения Жюста. Он быстро принимал душ и что-нибудь готовил, чтобы перекусить на скорую руку, предупреждая: «Это для нас двоих, Мамочка». Потом начиналось самое лучшее и длилось несколько часов, после чего я отключала свой мозг и снова погружалась в пустоту.

В понедельник вечером мы снова сели в поезд. Я наблюдала за Жюстом, который дочитывал свою книгу, думала о нем, но это была плоская, бесплодная мысль. По дороге к квартире сильно дул ветер, как в день нашей встречи. Жюст оставил вещи, потом взял боксерские перчатки и направился в спортивный зал. «Главное, не жди меня, – сказал он, уходя. – И мужайся насчет завтрашнего дня!»

Я смотрела, как он удаляется своим легким шагом. Мне хотелось присоединиться к нему, чтобы он увлек меня за собой силой своей тяжести, но не сдвинулась с места. Похолодела.

Хозяин дал мне выходной неслучайно: в следующий вторник в соседней высотке начинался гигантский конгресс – «международного масштаба», уточнил он каждому из официантов. И, чтобы подготовить нас к испытанию, собрал войска на рассвете. Успех операции зависел, по его выражению, от нашей способности «убивать мертвое время», другими словами, мы не должны простаивать ни минуты. Он говорил быстро, отрывисто, иногда останавливаясь и проверяя, внимательно ли мы его слушаем. А я все думала о его словах: как можно убить что-то уже мертвое?

– Аньес, окажите мне любезность: перестаньте считать ворон в следующем году.

Можно ли убить то, что уже мертво?

Он нанял дополнительный персонал, организовал команды. Клиентов ожидалось много, и большинство без предварительного заказа. Придется поторапливаться с уборкой столиков, находить добавочные стулья и не ворчать, если кто-то из них явится в последний момент и будет мешать проходу. Если им не найдут место за десять минут, они отправятся в большой ресторан напротив и мы потеряем их на все время конгресса, что обернется прямым убытком, потому что участник такого мероприятия, будучи навеселе, много пьет, составляет великолепные отчеты о расходах и ненавидит менять свои привычки.

Поставки вина и крепких напитков продолжались всю неделю, подвалы и холодильники ломились от запасов. Были назначены премии по итогам работы, поскольку съезды такого размаха случаются не каждый месяц.

– Я рассчитываю на вас, дорогая Аньес, вы ведь проявите любезность, правда?

И этот боров ущипнул меня за щеку с игривой улыбочкой. Его пальцы воняли остывшим жиром, пальцы и все его тело. Он впервые прикоснулся ко мне, никогда раньше не осмеливался на такое. Моя рука отреагировала на это сама по себе – я тут же отбросила его ладонь, шваркнула ее о стену. Грязная свинья, сказала я, не смей прикасайся к моему лицу.

Он встал передо мной как истукан и напыжился; официанты молча обступили нас кругом.

– Моя милая Аньес, немедленно извинитесь, потому что вы перешли все границы. Забыли, кто тут главный?

Он говорил всего в сантиметре от меня, почти касаясь ртом моих губ. Его дыхание проникло мне в горло, и оттуда, из самой глубины, что-то поднималось. И я изрыгнула это на него: никогда, никогда не касайтесь моего лица, это очень опасно, где вас учили просить прощения? Можно ли убить что-нибудь уже мертвое? Неужели так сильно дует ветер? Вы ведь будете так добры, правда?

Хозяин замахнулся на меня, хотел ударить.

– Дрянь такая, я тебя научу уважению! – вопил он, окруженный двумя-тремя официантами. – Опусти глаза!

Но мои глаза смотрели прямо вперед, пронзали его, обшаривали его свинячью требуху, бросали ему вызов, иди сюда, мой козленочек, я тебя жду, только попробуй еще раз прикоснуться к моему лицу, попробуй еще раз тронуть его своими вонючими лапами.