Глядя на дядю, Брайан думал, что в их вполне заурядной, современной кухне Лайонел кажется выходцем из позапрошлого века. Сидя за простым сосновым столом, старик читал при свете лампы в стиле ар-деко, купленной еще матерью Брайана. Лампочка в патроне тусклая, а другого источника света в кухне нет. В сумерках в доме тоже сделалось темно. Во мраке плечи старика будто окутало черным плащом; по лицу прыгали разноцветные пятна, отбрасываемые ярким стеклянным абажуром. Лайонел как будто находился на необитаемом островке, отрезанный и от нынешнего времени, и от пространства.

Сегодня старик читал не Библию, а толстый том викторианских проповедей. На зрение он до сих пор не жаловался. Даже при таком слабом освещении ему не нужны были очки; он водил по строчкам пальцами и беззвучно шевелил губами, складывая слова. И не из-за малограмотности. Брайан знал, что дяде нравится высокопарный стиль, он наслаждается старинными словами и яркими образами.

Телевизор у них имелся, но старик никогда его не смотрел, убежденный, что по телевизору не показывают ничего, кроме полуголых скачущих женщин. Один раз Брайан уговорил дядю посмотреть прогноз погоды, но все кончилось неудачно, потому что метеорологом оказалась женщина. И вообще, сказал Лайонел, зачем ему прогноз? Он и без всякого телевизора, взглянув на небо, определял, какая завтра будет погода.

Многие считали Лайонела старым чудаком, у которого не все дома. Многие, но только не Брайан. Он знал, что дядя – отличный фермер, который ни от кого не ждет помощи и до сих пор сам справляется со всей работой. Брайан привык к такой жизни. С самого детства он слушал поучения Лайонела, сурово порицавшего плотские удовольствия. Все равно они только осложняют жизнь, особенно сейчас. Знал бы старик…

По лбу Брайана стекла струйка пота. Неожиданно он обиделся – неизвестно на кого. Разве он не имеет права жить по-своему? Разве не имеет права на счастье? Почему все его надежды вызывают гневные отповеди старика?

Неслышно ступая, он прошел за спинкой дядиного стула. Старик не поднял головы. Брайан вышел в сени, где они держали верхнюю одежду и сапоги, переобулся в шнурованные ботинки, в которых выходил на двор, и нагнулся завязать шнурки. Потом надел теплую куртку и потянулся за фонариком, висящим на крюке. Но едва он притронулся к фонарику, из кухни послышался резкий дядин голос:

– Ты куда собрался посреди ночи? Скотина в стойле.

Я проверил.

Брайан похолодел.

– Прогуляюсь немного, дядя Лайонел. Посмотрю, что там делают хиппи.

Лайонел отрывисто вздохнул. Голос у него звучал хрипло, как карканье ворона.

– Прелюбодеяние, вот как это называется!

– Что?! – Неожиданно голос Брайана сорвался едва ли не на визг. Голова закружилась, ему пришлось прислониться к двери. Ладони у него вспотели.

– Они прелюбодействуют, вот что! Совокупляются, как животные, только животные делают это по зову природы, в чем их нельзя винить!

Брайан, не подумав, брякнул:

– Люди тоже делают это по зову природы.

Слух у старика остался таким же острым, как и зрение.

– Брайан, очисти свой разум от таких мыслей! – Лайонел грохнул кулаком по столу, лампа зашаталась. – Не поддавайся разврату, не впадай в искушение! Заблудшие падают в яму с вечным огнем, в геенну огненную!

Брайан рывком распахнул дверь, свежий ночной ветерок слегка охладил и успокоил его. Он вытер рукой испарину со лба.

– Ты куда – к развалинам? – крикнул из кухни дядя. С чего вдруг старик спросил? Брайану стало не по себе. Сам Лайонел никогда и близко не подходил к развалинам. Что если…