– Именно, именно. И вот такие детали больше всего интересовали Еву Лутц. Возможно, леворукость передается по наследству, по сути, это явление генетическое, и при определенных обстоятельствах воспитание, будучи не способно ничего противопоставить генам, сдает позиции. Мне кажется, здесь она искала подтверждения именно этой теории.

Люси покачала головой, глаза ее смотрели в пустоту.

– Но этим нельзя оправдать его преступление. Этим нельзя оправдать убийство.

– Наверное, нет, нельзя. Но мне нужно сказать вам еще кое-что. Во-первых, мадемуазель Лутц непременно хотела увезти отсюда фотографии Царно: ей, дескать, нужны фотографии, чтобы «легче было припомнить» каждого из опрошенных, когда дело дойдет до написания работы. Ну, я отдал ей копии фотографий из досье, сделанных по системе Бертильона: фас и профиль, – к антропометрическим данным доступ не закрыт. А во-вторых, понятия не имею, какое отношение это имеет к леворукости, но я видел, как изменилось поведение Евы Лутц, стоило ей увидеть стену камеры Царно с перевернутым рисунком. Она буквально засыпала меня вопросами о происхождении «фрески»: когда Царно это нарисовал? Зачем? Пытался ли кто-нибудь получить от него объяснения? Казалось, при виде этого рисунка она сильно возбудилась, прямо-таки распалилась.

– И вы не поняли почему?

– Нет… Но понял, что после этого изменилось и ее мнение о Грегори Царно. Увидев рисунок на стене, она стала смотреть на моего пациента, как… как зачарованная…

Люси вздрогнула. Быть зачарованной чудовищем?

– Она уехала, ничего для меня не прояснив, и больше я ее не встречал. А сегодня узнал, что девушка мертва. Все это очень странно.

Люси молча допила кофе, ей никак не удавалось прийти в себя, слишком ее поразило все услышанное. Но здесь больше не о чем говорить, здесь больше нечего делать. Для того чтобы свернуть разговор, она задала несколько дежурных вопросов, поблагодарила Дюветта и вышла из тюрьмы. Рухнув на сиденье машины, она несколько минут вертела в руках небольшой полуавтоматический пистолет, всегда лежавший в бардачке рядом с парой старых шерстяных перчаток и стопкой ни разу не прослушанных дисков. Ей стало легче, когда она взяла в руки пистолет. Тяжесть рукоятки, холодок металла успокаивали ее…

Она приехала сюда за ответами, а уезжает с еще бо́льшим количеством вопросов. Что творилось в голове у этой Евы Лутц? А в голове Царно? А в головке Клары, когда к ней наклонился этот почти стокилограммовый гад? Столько неизвестного, столько непонятного, чего, похоже, уже никогда не прояснишь и не поймешь.

Люси положила пистолет на место. Она завела себе оружие, потому что в глубине души всегда надеялась разрядить его в убийцу своей девочки. Проникнуть тем или иным способом в здание суда и выстрелить ему в голову – так, чтобы сразу. Но ей не хватило смелости это сделать. Потому что была ведь еще Жюльетта, и материнский долг предписывал ей неусыпно заботиться о единственной теперь дочери.

Тронувшись с места, Люси глянула в зеркало заднего вида и поняла, что вот-вот расплачется. Она резко затормозила, вынула мобильник и набрала номер Жюльетты, ее телефон всегда находился в школьном ранце. И если та сейчас в классе, не важно. Ей нужно поговорить со своей девочкой, услышать ее голос, убедиться, что все в порядке, пусть даже звонок помешает учительнице вести урок.

К сожалению, она попала на автоответчик. И оставила на нем длинное сообщение, полное любви…

Франк Шарко с непокрытой головой шел под проливным дождем. Ветер усилился, от его ледяных шлепков горели щеки. Комиссар поднял воротник и, сунув руки в карманы, двинулся дальше по кладбищу.