– Ну так они сами не рады будут, – заметил Грангузье.

И он был прав. Недаром у нас до сих пор существует поговорка: подпустить кому-нибудь монаха.

Затем, рассудив, что им необходимо подкрепиться, он велел слугам накормить их, да посытнее. Когда же все было подано, позвали Гаргантюа, однако ж он был так огорчен исчезновением монаха, что не мог ни пить, ни есть.

Но тут нежданно-негаданно появился монах и, еще стоя в воротах, крикнул:

– Гимнаст, братец, холодненького винца мне, холодненького винца!

Выйдя во двор, Гимнаст удостоверился, что это точно брат Жан, а с ним пять паломников и пленный Фанфарон. Потом навстречу ему вышел Гаргантюа и, оказав ему чрезвычайно радушный прием, повел прямо к Грангузье, и тот стал его расспрашивать, что с ним приключилось. Монах рассказал ему обо всем: как его взяли в плен, как он избавился от лучников, какую резню учинил он на большой дороге, как он отбил паломников и угнал в плен военачальника Фанфарона. После этого начался у них веселый пир.

За столом Грангузье, обратясь к паломникам, полюбопытствовал, из какого они края и откуда и куда путь держат.

Неспеша ответил за всех:

– Государь! Я – из Сен-Жну, что в Берри, вот он – из Паллюо, этот – из Онзе, вот тот – из Аржи, тот – из Вильбернена. Ходили мы в Сен-Себастьен, что близ Нанта, а теперь, то там, то здесь устраивая привалы, идем восвояси.

– Так, так, – молвил Грангузье. – А зачем вы ходили в Сен-Себастьен?

– Мы ходили помолиться святому, чтобы он чуму от нас отвел, – отвечал Неспеша.

– Да вы что, с ума сошли? – воскликнул Грангузье. – Неужели вы думаете, что святой Севастьян насылает чуму?

– Еще как насылает! – подтвердил Неспеша. – Это мы знаем от нашего проповедника.

– Что? – воскликнул Грангузье. – Эти лжепророки распространяют подобные суеверия? Клевещут на святых угодников Божиих, уподобляют их бесам, которые только и делают, что сеют в мире зло? Это все равно как у Гомера на греческое войско насылает чуму Аполлон, а другие поэты навыдумывали целое сонмище разных Вейовисов[232] и злых богов. Так же вот в Сине некий ханжа проповедник поучал, что святой Антоний палит огнем ноги, святой Евтропий насылает водянку, святой Гильда – сумасшествие, а святой Жну – подагру. Я его примерно наказал, и хотя он обозвал меня еретиком, однако с того времени ни один ханжа не посмел сунуть нос в мои владения. Так вот, я диву даюсь, как это ваш король не возбранит им проповедовать в его королевстве этакую дичь, – их должно еще строже наказывать, нежели тех, кто насылает чуму при помощи магии и всякого иного колдовства. Чума убивает тело, а эти чертовы обманщики отравляют души бедных простых людей.

В то время как он держал эту речь, с самым решительным видом вошел монах и спросил:

– Вы откуда, горемыки?

– Из Сен-Жну, – отвечали паломники.

– А как там поживает добрый кутила аббат Траншлион[233]? – спросил монах. – А что у вас едят монахи? Вот как Бог свят, пока вы тут паломничаете, присоседятся они к вашим женам!

– Гм! Гм! За свою-то я не боюсь, – признался Неспеша, – кто ее увидит днем, тот не станет ломать себе шею ради того, чтобы навестить ее ночью.

– Ну, это еще бабушка надвое сказала! – заметил монах. – Твоя жена может быть так же уродлива, как Прозерпина, но если только где-нибудь поблизости завелись монахи, они уж ей проходу не дадут, и то сказать: хороший мастер для всякой вещи найдет применение. Пусть я заболею дурной болезнью, ежели по возвращении вы не найдете, что женки ваши растолстели, потому как даже в тени от монастырской колокольни есть нечто оплодотворяющее.