– Свободен, – вздохнул Морозов.

И я тут же двинулся к выходу, поймав напоследок осуждающий и строгий, но довольный взгляд дяди.

Закрыв за собой дверь, я перевел дух.

Все-таки пронесло – как и всегда. Но надо бы и правда залечь на дно хотя бы на некоторое время. Морозов действительно зол не на шутку. Если бы я своим самовольничанием не подыграл ему, а, наоборот, нарушил планы, мало бы мне точно не показалось.

Ну, что ж. Видимо, таков путь…

В кармане завибрировал телефон, я достал его, разблокировал и удивленно замер, глядя на высветившееся уведомление.

Привет. Знаю, ты сейчас во дворце. Нужно встретиться. Как можно скорее. Сбеги от прислуги. Найдешь меня там, где нас награждали осенью.

Никакой подписи, конечно же, не было, но я и так знал, кому вдруг понадобилось меня лицезреть, да еще и в такой спешке. Последний раз контакт выходил на связь… давно. Так, что я уже успел подзабыть.

Сообщение оказалось от Оли.

– Пожалуй, здесь я вас покину.

Высокий и тощий камер-юнкер, шагавший чуть впереди, замедлил шаг. А потом и вовсе остановился, замерев, как статуя. И только после этого принялся поворачиваться – не головой, а как бы всем телом, настолько неуклюже и неторопливо, что казалось, еще немного, и я услышу натужный скрип.

Примерно с таким же звуком сейчас должны были крутиться и шестеренки в головах у придворного: гость его сиятельства главы Совета безопасности, какой-то там гардемаринский прапорщик, которого следовало сопроводить к выходу, вдруг решил нарушить церемониал. Да еще и отправиться самостоятельно разгуливать по Зимнему дворцу.

Разумеется, я не имел на это никаких прав, и меня остановил бы первый же попавшийся патруль, агент в штатском или офицер, но камер-юнкера, похоже, смутила сама моя наглость и неуместность просьбы. Однако никаких инструкций на подобный случай у него наверняка не имелось, так что бедняге оставалось только стоять, хлопать глазами и смотреть на меня взглядом, в котором отчетливо читалось что-то вроде «Критическая ошибка. Устройству требуется перезагрузка».

Ну, значит, перезагрузим.

– Поверьте, ваше высокородие, я знаю, чего прошу. И у меня есть все соответствующие полномочия. – Я достал из кармана подаренный Елизаветой перстень. – Вам известно, что это такое.

Застывшее от недоумения лицо камер-юнкера оживилось – теперь на нем отражалась напряженная внутренняя борьба. Рефлексы придворного отчаянно сражались с нежеланием вляпаться в неприятности, нарушив прямое распоряжение Морозова… И все-таки победили – придворные чины испокон веков натаскивали на то, что во дворце слово человека с фамилией Романов неизмеримо значимее любых других приказов.

А перстень и был этим самым словом, заключенным в золото.

– Разумеется, господин прапорщик. – Камер-юнкер чуть склонил голову. – Можете идти. Но, если пожелаете, я сопровожу вас. Или…

– Благодарю, ваше высокородие, в этом нет нужды, – отозвался я. – Мне и так известно, куда следует идти. К тому же меня уже ждут – так что, с вашего позволения, поспешу.

– Как пожелаете. Доброго дня.

Тощая фигура в коротком темно-зеленом кителе с золотым шитьем на груди снова согнулась в поклоне и, стоило мне развернуться, тут же помчалась куда-то – скорее всего, докладывать кому положено.

Я только усмехнулся. Пока добежит, пока сможет донести скачущие мысли до дежурного офицера. Пока тот помчится к начальству и получит резолюцию добраться до комнаты, куда выводятся изображения с камер по всему дворцу… Зная местных, на это уйдет достаточно времени, чтобы я успел добраться до места.