Александр нахмурился. Ох, пожалуй, зря он впутал её в эту историю. Теперь сплетен и пересудов не оберёшься…

– Я этого не говорил, – произнёс он холодно.

– Ну хорошо... я пробью по своим каналам, – с лёгкостью согласилась она, явно сама заинтересованная этим делом, и добавила игриво:

– А что мне за это будет?

– А чего ты хочешь? – подхватил он её озорной тон.

– Ко мне скоро приедет сестра из Еревана. Сможешь устроить контрамарки на твои спектакли? Хочу поводить её по московским театрам и не разориться при этом.

– Сделаю, – пообещал он, удивившись незначительности просьбы.

– Позвони мне завтра с утра... или нет. Давай, я лучше сама тебе позвоню, когда мне станет что-то известно! Пока не знаю точно, насколько это затянется.

– Договорились, – отозвался Белецкий, чувствуя смутное, зарождающееся в глубине души волнение. – Спасибо тебе.

5. 5

Виктория Белкина

С каждым днём с Ванечкой становилось всё интереснее: он много и забавно болтал, и Вика до слёз смеялась над его перлами. При любой возможности она старалась сама проводить время с сыном, не сваливая эти заботы на няню. Ей не скучно было ни гулять с Ванечкой, ни кормить его, ни переодевать, ни купать – потому что они всё время безостановочно разговаривали.

Вот и сейчас, пока они брели с детской площадки домой, Ваня деловито рассуждал об отличиях человека от животного:

– У лисички хвостик. У маленьких деток нет хвостика, только пампелс. Ваня уже большой, у Вани нет пампелса, только попа!

Вика важно кивала, изо всех сил стараясь не заржать:

– Ну конечно, ты у меня уже совсем-совсем большой.

Сынишка, конечно, не был ангелом во плоти – время от времени любил и похулиганить. Иногда его одолевала жажда провести какой-нибудь необычный эксперимент: к примеру, остановиться посреди улицы и резко и пронзительно завизжать без всякой видимой причины.

– Ваня, что ты делаешь?! – в ужасе спрашивала Вика, а он доходчиво объяснял ей:

– Я олу!

Впрочем, долго сердиться на него было невозможно: едва Вика принималась отчитывать сына за какой-нибудь проступок, он сразу же делал обиженные глазки, нижняя губёшка начинала трогательно дрожать, и он с укоризной произносил:

– Не надо лугаться!

Сегодня они загулялись и уже слегка опаздывали – Ване пора было обедать и укладываться на дневной сон. Сын упорно не признавался, что устал, однако, когда до их дома оставались считанные метры, остановился и захныкал, лепеча как младенец:

– Мама... на тюки... хочу на тюки…

– Ну вот, такой большой мальчик – и на ручки захотел? – улыбнулась Вика, подхватывая его.

В свои два года с хвостиком Ванечка выговаривал практически все буквы, кроме “р”, но в минуты сильной усталости или сонливости начинал смешно коверкать слова – как делал, будучи ещё совсем крошечным. “На ручки” у него превращалось в “на тюки”, “выпить молока” – в “пити каля”, “смеётся” – в “финётся”, а “Снегурочка” – в “Фигулочку”. Данила даже частенько поддразнивал его, торжественно изрекая что-то вроде:

– Пока мама финялась, Ванечка не слезал с папиных тюк!

Итак, Вика послушно взяла ребёнка на тюки и зашагала к подъезду. Голова Ванечки тяжелела и клонилась на её плечо – он засыпал буквально на ходу. Вика прибавила шагу. Если он сейчас уснёт, его сложно будет раздеть дома, не разбудив. А если разбудить – малыш ещё больше раскапризничается…

Она была уже почти у двери и одной рукой нашаривала в кармане ключ от домофона. В это время со скамейки ей навстречу поднялся какой-то рыжеволосый парень и радостно поздоровался:

– Вика, привет!

Она недовольно взглянула на чужака. Любые разговоры были сейчас не к месту и не ко времени. К тому же, его лицо ни о чём ей не говорило: Вика готова была поклясться, что видит этого рыжего первый раз в жизни.