Закон обязывал ведьм носить только черные одежды. Чаще всего ведьмы выбирали экстравагантные наряды, выставлявшие их прелести напоказ. Эта же была наглухо застегнута, наверное, на сотню пуговиц, и потребовалась бы целая вечность, чтобы расстегнуть их все. Единственным украшением ее длиннющего платья был белоснежный воротник, который трепал злой ветер. Кружевная стойка охватывала тонкую шею, и Хэвейд даже прищурился, пытаясь разглядеть узор на открахмаленной ткани. Черная шелковая лента, как веревка виселицы, выделялась на бледной коже, перечеркивая горло.

Обычно ведьмы носили на своем теле отметину – знак принадлежности к колдовству. Зеленая кожа, бородавки, козьи копыта вместо ног, кошачьи уши или вертикальные зрачки – они придумывали все, что угодно, лишь бы напугать или, наоборот, завлечь глупых людей.

У этой девицы не было ничего необычного, кроме кукольной красоты и серо-голубых волос. Блестящие серебристые пряди напоминали нити паутины, запутавшиеся в звездном свете. По меркам ведьм она должна была считаться невзрачной, но Хэвейд почему-то никак не мог перестать смотреть на нее.

Еще у нее была необычная метка – язычки пламени, тянущиеся от уголка губ до уха. Знак очага, кухни. Символ кулинарных ведьм.

И только глупец считал бы этих девиц самыми слабыми из всех. Да, возможно, они не могла призвать к себе на службу силы природы, как стихийные ведьмы. И не так хорошо управлялись с животными, но их сила была поистине пугающей.

Они зачаровывали еду. И даже простая вода, налитая их рукой, могла стать отравой.

Многие века кулинарные ведьмы охотились за детьми, пили кровь красавиц, чтобы приумножить и сохранить свою красоту и вырывали сердца мужчин, принося их в жертву в своих страшных ритуалах.

Коли яд готовила кулинарная ведьма, его почти невозможно было обнаружить. Даже если сотня человек отведает отравленную пищу, жертвой станет лишь тот, кому она предназначалась. Эти кулинарные стервы были хуже всех.

Хэвейд пытался понять, где Нейде мог ее найти. И чем мог ее разозлить. Потому что эта девица совершенно точно пришла мстить.

Прилипшие к длинному подолу ее платья сырые листья, покрытые едва заметной корочкой инея, распространяли вокруг себя запах тлена и гниения. Обычный человек не мог бы это почувствовать. Но Хэвейд и не совсем человек.

Красота ведьмы не могла его обмануть – это он повторил про себя уже больше сотни раз. Ее полосатые бело-розовые чулки, показывающиеся, когда ветер задирал юбку платья, могли очаровать какого-нибудь глупого юнца, но не его. Это Хэвейд тоже не забывал себе твердить.

Правда, когда заколдованная ею зефиринка превратилась в ярко-фиолетовую жабу, он забыл обо всех предостережениях. Интересно, это будет слишком подло, если он украдет откормленную квакушку у Дейре?

Хэвейд понял, что не испытывает ни капли стыда за свои мысли и уже всерьез обдумывает, как ночью потихоньку стащить у сына кузины жабу.

Наверное впервые в жизни Хэвейд испытывал ненависть к своему вынужденному притворству. Впервые в жизни ему хотелось стать не тем, кем он был. Впервые он жежал, чтобы на него смотрели без жалости и отвращения.

Он никогда не завидовал Нейде. Ни разу ему не хотелось поменяться с братом местами.

До сегодняшнего вечера.

Ведьма буквально открытым текстом сказала, что была любовницей его брата. И в этот момент Хэвейд ощутил зависть. Чем его трусливый, жадный до денег и власти братец заслужил привязанность этой женщины? Что в нем было такого, что она, наплевав на запреты, закон и опасность, явилась сюда?