По звукам за спиной догадываюсь, что Роул сбрасывает промокшие сапоги и переобувается в домашние ботинки.
— На полках за занавеской должны быть одеяла, — подсказывает герцог, а сам подходит к камину, чтобы разжечь огонь.
Нахожу три шерстяных пледа, вполне сносных, чтобы ими укрыть детей. Замечаю на окнах выстиранные занавески, а на полке посуду ,которую видела в доме Розы. Видимо, к приезду высокопоставленных особ подготовились и собрали по рыбацким домам «все лучшее», но ремонт в этом старом домишке сделать не успели. Бревенчатые стены, поеденные короедом, хоть и придают особый шарм дереву, но подходить ближе и тем более касаться их не хочется. В полу кое-где наспех заколочены прохудившиеся доски, зато испытание дождем домик проходит на отлично – крыша не течет.
Укрываю детей шерстяным одеялом, одно набрасываю себе на плечи, а с третьим зависаю над сидящим у огня герцогом. Хочу поухаживать за ним, но смущаюсь. Наверняка, отмахнется, скажет, что не замерз.
— Анна, что вы там стоите? Идите к огню, здесь теплее, — с улыбкой оборачивается он, и я, все же кладу плед на его плечи, — благодарю, — кутается в него и, придерживая руками, наклоняется к камину, чтобы раздуть угли.
Сажусь на низкий табурет, такой же как у герцога, и несколько минут смотрю на искрящиеся поленья, охваченные пламенем. Слушаю их треск и уже не вздрагиваю при раскатах грома. Кажется, что время остановилось, и мира за окном не существует. Есть лишь мы.
Роул тоже задумчиво смотрит в горящий портал, иногда подбрасывает новых дров, меняет их местами с горящими.
— Вы голодны? — спрашивает герцог, поднимаясь с места, — здесь есть яйца и хлеб. Освежеванное мясо не успел разделать.
— Нет! Мы и так вас отвлекли…
— Анна! — бросает возмущенный взгляд, в котором читается приказ прекратить, — я провел отличный день в компании вас и ваших детей. Из череды однообразных будней, этот самый яркий. Так что не говорите глупостей.
— Но вы же…
— Анна!
Я замолкаю, понимая, что спорить бесполезно, да и себе же хуже, потому что я голодна как волк. Дети скоро тоже проснутся и попросят есть.
— Я помогу? — пытаюсь встать, но на плечи ложатся его руки и заставляют сесть обратно.
— Я справлюсь. Отдыхайте.
Смотрю, как Роул выбирает сковороду побольше, устанавливает над огнем решетку и ставит сковороду с кусочками жирного бекона на дне разогреваться. Когда тот начинает шкворчать, Роул острым ножом режет пополам мелкие помидорки и бросает на сковороду. Затем одно за другим вбивает яйца, от куска соли отламывает щепотку, растирает ее пальцами и бросает в огонь. Тот красиво искрит, копченые бока сковороды дымят, а аромат яичницы и бекона разлетается по домику, заставляя давиться слюной.
Через минуту он снимает блюдо с огня и переставляет его томиться в жаркое место под камином. Достает из сундука темную пыльную бутылку, зубами вытаскивает пробку и наполняет на треть деревянные кружки. Подает одну мне, и я по запаху понимаю, что это виски.
Кривлюсь и задерживаю дыхание. Ненавижу виски!
— Понимаю вас. Алкоголь не самого лучшего качества, но вы же не хотите заболеть?
Молча беру кружку вдыхаю поглубже и залпом выпиваю огненную воду.
Последний глоток дается труднее всего, и я закашливаюсь, а из глаз брызжут слезы.
Роул отрезает дольку яблока, подносит ко рту, и я как оголодавшая собака бросаюсь на его пальцы, лишь бы скорее перебить вкус дешевого алкоголя.
— А говорите не голодная! Чуть руку мне не откусили, — шутит Роул, отрезая еще одну дольку.
Шок проходит, я прихожу в себя и, видя его пальцы, держащие яблоко у моих губ, понимаю, насколько все неоднозначно. Первый кусочек можно было посчитать спасением, но сейчас это больше походит на заигрывание. И надо ли это мне?