– А ты, чай, не чаи гонял! – Двойра озабоченно покачала головой. Она, конечно, хорохорилась и говорила всегда, мол, в каких бы отношениях Морской ни был с законом, уж она-то в любом случае в выигрышной позиции. Если он напишет что-то крамольное, она, как бывшая жена, всегда может дистанцироваться и заявить, что знать его не знает, хотела б знать, не выгоняла бы. А если будет молодцом, то, как мать его дочери, может претендовать на часть лавр и оваций. Но на самом деле, конечно, Двойра волновалась. – Что было-то, расскажешь?

– Сам не пойму, – честно признался Морской. – Меня сначала пытались обвинить в сговоре с убийцей, а потом благодарили за помощь в расследовании. Ни сговора, ни помощи при этом, как вы понимаете, не было.

Еще минут пять он говорил внятно, вспоминая подробности, а потом, не в силах больше сопротивляться организму, поплыл, уткнувшись носом в кожаную спинку переднего сиденья.

– Друзья! – воскликнул он, когда уже под домом его растолкали. – Прекрасен наш союз! И, это, извините за столь позднее беспоко… безпеко… бесэтосамое!

Яков проводил приятеля до двери на втором этаже и проследил, чтобы тот зашел в квартиру.

К утру метель стихла. Наволновавшись, город сладко спал, полуприкрытый снежным одеялом. Улицы столицы совершенно опустели, и светящиеся постовые-фонари смотрелись расточительно броско.

Морской – сумев еще добраться до постели и, героически бесшумно раздевшись, юркнуть под одеяло к жене, – всем сознанием провалился в тяжелую пропасть сна. Ирина тоже спала: по-детски надув губы и обиженно посапывая, смотрела сон, в котором торопилась, но точно знала, что опоздает к выходу на сцену. Спал даже Коля – на кухне у Морского, опершись лбом о руки на столе, измученный беседой с православным священником, который все же взял ночного гостя в оборот, втянув его в ругню о смысле жизни. Спала, хоть и в своей постели, но на бегу, щекой на недочтенной книжке, не раздевшись, Светлана – еще одна наша героиня, с которой читатель познакомится только в следующей главе.

Не спал один убийца.

Он думал. Ходил вдоль панорамных окон, у подножья которых красовался ненавистный город.

«Мне надо быть предельно осторожным. Пока зацепок быть у них не может, но мало ли, как дальше повернется. Убийца ль я? И речи быть не может. Он – да, а я всего лишь пострадавший. И мне сейчас же надо отдохнуть».

Он достал лекарство. Нервы были на пределе, и о том, чтобы уснуть без снотворного, мечтать опять не приходилось. В голове непрошеными и навязчивыми поэтическими ритмами носились осколки мыслей.

«Я дома отосплюсь! Когда все это сгинет. Когда я снова буду сам собою! О, только б хоть когда-то получилось! Когда ты ненавидишь окружение, то смысл охоты сводится к финалу. А мой финал испорчен идиотом. Тут что ни человек, всегда пропащий. О, пусть же все закончится скорее!»

Больше всего на свете – до учащенного сердцебиения, до боли в животе и рези в глазах, он хотел, чтобы задача наконец была выполнена, и можно было забыть о ненавистной чужой роли в раздражающем чужом городе среди нелепых чужих людей.

А еще он хотел отомстить. По справедливости желая врагу не смерти или увечий, а вполне заслуженного – если присмотреться, то нынче каждый заслужил! – заключения или хотя бы задержания и позора. И, как ни странно, ошибка одного дегенерата дала возможность воплощению мести.

Утро, как обычно, началось с далекого, но настойчивого хора заводских гудков. Светлана похлопала глазами, резко оторвала голову от подушки, с удивлением глянула на обложку книжки, к которой секунду назад нежно прижималась щекой. Как можно было уснуть, не дочитав?