– Ого! – Инспектор аж протрезвел. – Между прочим, делегация от Большого театра сейчас в Харькове… Асаф Мессерер во главе. Морской, да что же ты молчал? Это прекрасная гипотеза, поверь! – Но тут инспектор что-то осознал и скривился: – Ну, если б еще кто-нибудь другой в нее поверил, было б таки лучше…

Тут на директорском столе зазвонил телефон.

– Инспектор активного подотдела уголовного розыска ЦАУ НКВД слушает! – Горленко схватил трубку. – Что? Нет! Повторяю, не надо никого из центра! У меня все под контролем. Вот именно из-за того, что здание готовится к проведению 9 марта показательного судебного процесса над террористами из СОУ, я и считаю это своим делом. Только своим! Угрозыск тоже к черту! – Илья прикрыл трубку рукой и зашептал: – Морской, ты все же форменный вредитель! Из-за тебя теперь и ОГПУ будет путаться под ногами… – и закричал снова в трубку: – Черт с вами! Присылайте! Мои первичный осмотр уже все равно провели… Да… Как преступник ни старался организовать идеальный несчастный случай, у нас убийство. Да, мы опередили ОГПУ и все уже знаем. Да, первые были на месте. Надо в театр ходить, товарищи, чаще! Искусство способствует оперативности, да!

Тут Морской явственно увидел повод для нового сюжета. Все могло оказаться еще более закручено.

– Минуточку! А если все не так? Нино́ ведь символ театра! Убийство было ритуальным… – Морской и сам не знал, сочиняет он версию для Ильи или действительно верит в то, что говорит.

– Продолжаааай!

– Нино́ единственная, кто работал в театре с самого начала – с 1880 года. Она в глазах многих – сам театр. Понимаете? Ох, ну не важно. Просто вот вы сказали: скоро будет публичный процесс над недавно раскрытым СОУ – «Союзом освобождения Украины», и я понял, что если бы кто-то хотел сорвать процесс, напугать людей, посеять неразбериху, то лучший способ для этого – совершить публичное, громкое, красиво обставленное убийство, – версия и впрямь получилась стоящая. Из-за убийства станет ясно, что в театре небезопасно. Площадка оперного театра будет скомпрометирована.

– А что? – Инспектор несколько раз пьяно повторил услышанное себе под нос, а потом страшно обрадовался. – Мне это нравится! И первая гипотеза тоже хороша. С тобой приятно работать, Морской! – Инспектор хлопнул в ладони, словно аплодируя. – Имеем дело с настоящей целенаправленной атакой на театр или – вдумайся только в масштаб дела! – с атакой на сам процесс СОУ? Хм! Это перспективно! Мы еще посмотрим, кто кого! Нам еще это зачтут и припомнят!

«Неисправимый карьерист, – подумал Морской с тоской. – Ему и смерть Нино́ – лишь повод отличиться», а вслух сказал:

– Рад, что вы больше меня не подозреваете. Я могу идти? Ох, если дойду, конечно…

Пошатываясь, Морской вышел из директорского кабинета, быстро оглянулся, выпрямился и уверенно бросился в гардеробную. Кроме знания языков, было еще одно свойство, которое тоже очень помогало Морскому в работе и в жизни: он умел пить, откладывая опьянение на потом. Развязать ему язык выпивкой можно было лишь на те темы, на которые он сам не против был поговорить.

Илья Семенович Горленко в этот момент думал так: «Результат встречи можно засчитать. С вербовкой, конечно, могло бы и получше выйти, ну да ладно. Ишь, какой страхованный-перестрахованный, не зацепишься. В любом случае, он все равно рассказал мне все, что знает».

В углу кабинета горестно никли листья обреченной на смерть пальмы, в кадушку которой не желающий захмелеть Горленко то и дело незаметно переливал водку из своего стакана.