Это они еще про жареную картошку не знали! Я обожала ее до умопомрачения, но это блюдо у нас дома было под строжайшим запретом. И все же когда меня оставляли на Ирочку, что случалось редко, мы с ней запрет нарушали. Это было нашей тайной. Я до сих пор помнила вкус той картошки – божественный! Ирочка жарила ее так, что часть брусочков получались с хрустящей корочкой, а остальные – мягкие, золотистые, тающие во рту. А еще она посыпала их сверху тертым сыром, который плавился и тянулся тонкими нитями.

И все бы ничего, но приправлена была райская картошка адским чувством вины.

- Ирочка, - горестно вздыхала я над тарелкой. – Как вкусно. Но ведь мне нельзя. Мама с бабушкой говорят, если буду ее есть, стану толстой. А это плохо.

- Если немножечко и нечасто, то не станешь, - она гладила меня голове.

Ей тогда было лет шестьдесят. Маленькая, полненькая, с пушистыми седыми волосами. Именно Ирочка, никак не Ирина Аркадьевна. Любила я ее, может, и не больше мамы, но определенно больше бабушки – строгой и вечно сердитой. И уж точно побольше тетушки Валентины, младшей маминой сестры. Ту я вообще терпеть не могла. Не говоря уже о ее парне Иване.

Родители часто уходили по вечерам – в гости, в ресторан или в театр. Валя тогда училась на первых курсах института. Она сама предлагала посидеть со мной. Разумеется, никому не говоря, кто составит ей в этом компанию. Валя с Иваном отправляли меня спать и закрывались в гостиной. Конечно, я могла наябедничать родителям, но получилось так, что однажды ее принесло к нам именно в тот момент, когда Ирочка жарила картошку. И мы заключили сделку: Валя не говорит об этом маме, а я молчу про Ивана.

Нелюбовь наша была взаимной. У меня до сих пор не укладывалось в голове, как они могли так издеваться над пятилетним ребенком. И главное – за что. Может, Валя вымещала на мне какие-то свои детские обиды? Я не было вредной или капризной, никак им с Иваном не мешала, сидела тихонько у себя в комнате с куклами и книжками. Но они оба без конца цеплялись ко мне и дразнили, зачастую довольно зло. Ту же самую чертову картошку припомнили не один раз.

Я как сейчас видела вырванный из блокнота листок с карандашным рисунком. Шар на тонких ножках, сверху крохотная голова с двумя косичками и огромными щеками. И подпись крупными печатными буквами: «Маринка Сибирцева после десяти лет поедания жареной картошки».

Но это было лишь начало.

Тогда я еще только боялась, что могу растолстеть. И вдруг оказалось, что уже толстая!

Об этом сказала тренер по фигурному катанию. Не моя, из другой группы. Я занималась почти два года, с четырех лет, получалось так себе – видимо, данных не хватало. Но мне страшно нравилось. И никто не запрещал представлять себя олимпийской чемпионкой. До тех пор пока на тренировку не пришла та самая тетка, кстати, довольно полная. Я как раз подъехала к бортику подтянуть шнурки.

«Ну, с этой у тебя точно ничего не выйдет, - сказала она моей Галине Петровне. – С такой-то жопой!»

Интересно, взрослые, говоря о детях гадости в их присутствии, вообще думают, что те слышат и понимают? Вряд ли. Как будто те глухие или глупые. Или наоборот – делают это специально?

Сначала меня шокировало, что взрослая тетка сказала ужасное слово «жопа», которое у нас дома было запрещено. Потом сообразила, что прозвучало оно обо мне. И даже покосилась себе за спину: вдруг и правда выросла огромная… жопа, а я и не заметила. А потом пришла домой и сказала: на каток больше не пойду. Никогда. Ни за что. Не озвучив причину. Стойко вытерпела мамины упреки, уговоры и даже фразу о том, что, если не буду заниматься спортом, обязательно растолстею. Какая разница, если задница и так уже жирная?