Грустно вздыхаю, чувствуя жжение на скуле. Прикасаюсь к щеке и поворачиваю лицо, встречаясь с черным прищуром Сары.

5. Глава 5. Юлия

Я гоняю по тарелке кусок шашлыка, к которому ни разу не притронулась, демонстрирую максимальную озабоченностьего прожаркой, но на самом деле мне на него плевать, даже если бы он был из динозавра.

Меня посадили напротив Сары и Стёпы. Я не прячусь от них, но испытываю дискомфорт.

— Степ… кхм… — откашливается тетя Агата и нарушает тишину, которая установилась после того, как крёстный провозгласил первый тост в честь приезда сына и его «подруги» (так он окрестил Сару, но думаю она не в обиде, потому что понимает русский язык так же, как я иврит). — Почему Сара не ест шашлык? Она вегетарианка?

Я поднимаю лицо, которое до этого прятала в своей тарелке, и смотрю вперед. Действительно, на блюде девушки аккуратной горкой разложен овощной салат, заправленный растительным маслом. Кажется, что все вокруг тоже перестают жевать и смотрят в тарелку Сары.

Стёпан невозмутимо оставляет вилку на салфетке и откидывается на спинку плетёного диванчика, на котором они с Сарой сидели с самого начала вечера.

— Нет, она ест мясо, но только кошерное. Сара — еврейка, мам. — Стёпа насмешливо выгибает бровь по типу «Тебе ли не знать?».

Молниеносно перевожу взгляд на Агату, которая после слов сына закашливается сильнее и хватается за стакан с водой. Обмахиваясь свободной рукой, тетя судорожно делает огромные глотки. В ее тарелке несколько кусков свиного шашлыка, а Агата наполовину еврейка.

— Сын, — вклинивается дядя Леон, порицательно глядя на Стёпу, — а ты мог бы и предупредить, что Сара придерживается правил иудаизма. Мы бы… сообразили куриный шашлык, правда, милая? — Леон поворачивается к Агате, и они безмолвно разговаривают между собой, будто только им двоим известен скрытый смысл сказанных Леоном слов.

Агата вновь кашляет и стучит себе по груди.

— Не страшно, пап, — усмехается Стёпа, складывая руки на груди. — Сара не останется голодной этим вечером, — посмеиваясь, изрекает он.

Одновременно с Агатой закашливается моя мама, и только мой отец расслабленно смеется и одобрительно показывает Степану поднятый вверх большой палец.

Я одна чего-то не понимаю?

А нет, не одна, потому что после прозвучавшего имени Сары девушка смотрит на Стёпу круглыми вопросительными глазами. Должно быть, ей более некомфортно, чем мне, потому что, не улавливая смысла, я хотя бы понимаю саму речь, а она вообще как в вакууме. Мне даже становится ее жаль.

Стёпа поворачивается к своей девушке и с обаятельной ухмылкой, понизив голос, шепчет:

— Халайла мхаке лану лайла кхам. Кэн, мотек? *

Сара смущенно поджимает губы, но тут же испуганно вздрагивает под резкий вскрик тети Агаты:

— Стёпа! — каркает та, возмущённо округляя глаза и краснея, как рак. — Твоя мать наполовину еврейка! И я еще помню иврит! — И выгибает бровь так же, как это сделал ее сын несколькими минутами ранее, намекая на «Тебе ли не знать?».

— Прости, мам! — смеется Стёпа, слегка запрокинув голову.

Я бы хотела полюбоваться смеющимся другом, но в другом месте и в иное время, а не тогда, когда Агата злобно зыркает на сына, стиснув губы в тонкую, еле заметную линию. Никто за столом не понял, о чем они трое говорили, и это напряжение коснулось всех, кроме близнецов, наяривающих, как в бездонную бочку, шашлык, и Германа, спящего у водяного распрыскивателя.

Я не знаю, как тетя Агата отреагировала на появление Сары, я не знаю, как вообще ее приняли в доме, но то, что мамина лучшая подруга поглядывает на девушку настороженно, говорит о том, что она не в восторге. Но у Агаты своеобразный характер, и я не знаю, кем должна быть та, которая достойна ее любимого сынка. А вот дядя Леон крайне обходителен и доброжелателен, но он по своей натуре такой, кто примет даже адвентистов Седьмого дня.