- Знаешь, Мрысечка, есть одно положение, в котором я гарантированно не храплю. Если меня…

- Я помню!

Спустя несколько секунд Рома услышал, как звякнула дверная защелка. И больше не доносилось никаких звуков, стало совсем тихо. Наверное, Марфа уснула. А он еще долго лежал без сна, мечтательно улыбаясь. Пока три бокала пива не напомнили о себе.

И тут снова подала голос дверная защелка.

- Рома, ты почему не спишь? У тебя все в порядке?

Он снова не пойми чему улыбнулся в темноте.

- Мрысь, во мне три бокала пива. Они просятся наружу. Можно мне в туалет, Марфа Тихоновна?

Из темноты что-то неразборчиво пробормотали, потом снова щелкнула замком дверь. А Рома, исполнив волю пива и заодно умывшись и почистив зубы, с чистой совестью завалился спать.

***

Утром с Клауса можно было писать кающуюся Марию-Магдалину. Он многословно просил у Марфы прощения, путая слова русского и немецкого языка, пытался упасть на колени. И все это под взглядом Ракитянского, который с абсолютно непроницаемым выражением лица наблюдал за картиной кающегося грешника, привалившись к косяку плечом.

Клаус выглядел неважно и жаловался на головную боль. Но он категорически отказался оставаться дома, заявив, что должен работать. На прощание он с чувством пожал Роману руку – и отправился работать.

Они традиционно остались на кухне вдвоем. За окном был ясный сентябрьский день, на столе красовался вчерашний натюрморт: блюдо с подсохшими берлинерами, кофейник. Чашки Марфа уже вымыла.

Надо было что-то сказать. Ну хотя бы завтрак предложить или кофе. Но сегодня утром картина произошедшего вчера заиграла для Марфы новыми, крайне не радужными красками. И предлагать кофе Ракитянскому совершенно не хотелось.

- И какой черт его на работу понес – с больной-то головой? – проворчала она, когда молчание стало совершенно невыносимым.

- Пожалей мужика, - Ракитянский сел, поставил локти на стол. - Лучших в мире средств от головной боли ему никто не купит. А похмелиться ему сейчас очень надо.

Марфа обожгла Ромку яростным взглядом.

- Завтрак приготовишь себе сам!

Она закрылась в комнате. Марфа хотела успокоиться, но выходило ровным счетом наоборот. Вчерашние неприятные события, словно в эффекте «домино» запустили цепочку воспоминаний, потащили за собой другие.

Пьяный Клаус с мутным взглядом, блюющий ей под ноги.

Она сама, пьющая три бокала пенного один за другим.

Крик, саднящий горло, в котором бьется сердце от головокружительного аттракциона.

Отличная куртка, Курт.

Забери меня отсюда, Мрыся.

Откуда ты взялся на мою голову, Ракитянский?! Уехала от тебя за тысячу километров, а ты и тут умудрился мне жизнь испортить!

Марфа себя в таком состоянии почти ненавидела. Она в нем и бывала-то нечасто. И всегда причиной такого ее настроения был он. Ромка.

Крайне неприятное состояние – бессилие, стыд, чувство вины, беспомощность, неспособность что-то сделать и на чем-то сосредоточиться. И ощущение, что от тебя ничего в твоей жизни не зависит. И что все бессмысленно.

Марфа устроилась в постели, воткнула в уши «капельки» и бездумно залипла в телефон – развлекательный контент, дурацкие ролики и картинки, что-то бормочет в наушниках. Чем угодно занять голову, внимание, время. Только бы не думать.

Господи, скорее бы он уехал. Она больше так не выдержит.

Марфа не смотрела на часы и не знала, сколько времени она провела за этим бесцельным занятием. Пока дверь в спальню не открылась.

Это оказался Рома. Наверное, он стучал, а Марфа в наушниках не слышала. Но видеть его сейчас ей было практически невыносимо. Она резко выдернула наушники.