- Будь моей женой, Марта.

Кто-то, проходя мимо, зааплодировал. А кто-то другой даже выразил свои эмоции громким свистом. Марфа видела, как начинают замедлять шаг прохожие. А Клаус по-прежнему стоял на одном колене, протягивая ей коробочку с кольцом.

Сумасшедший дом!

- Ты что творишь?! – Марфа потащила его за руку вверх. – Вставай немедленно!

- Ты ответишь мне? – он, слава богу, встал. Но руку с кольцом по-прежнему держал перед Марфой.

- Ты с ума сошел! – Марфа схватила его за руку и быстро потащила в сторону пешеходного перехода. Быть предметом публичного внимания она не очень любила.

- Я не сошел с ума, - серьезно продолжал на ходу говорить Клаус. - Я весь год думал, Марта. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Они остановились у светофора. Марфа поняла, что тяжело дышит. Господи, что за абсурд происходит в ее жизни. Что за…

Она почувствовала, что с ее рукой что-то происходит. А когда резко поднесла ее к своему лицу, увидела на безымянном пальце кольцо. Оно ослепляло. А Клаус смотрел на Марфу и улыбался.

На светофоре загорелся зеленый.

***

- Как идет борьба с преступностью, граждане судейские?

- Вашими стараниями – хреново.

- Указ семь-восемь шьешь, начальник, - Ромка расхохотался. – Я к вашей уголовке никаким боком, мы люди простые, маленькие.

- Маленькие люди с большими гонорарами, - проворчал Павлусь, методично уничтожая обед. Петрусь вообще ел молча, не отрывая взгляда от бумаг, лежащих рядом.

- Кто вам мешал пойти на нормальную специализацию? - бессердечно ухмыльнулся Роман. – Что там такого интересного у Петра Тихоновича, что он голову оторвать не может?

- У него там сплошное веселье, - ответил за брата Павел.

- С точки зрения нашего законодательства, идеальный гражданин – это мертвый совершеннолетний мужчина, - не отрываясь от бумаг, пробубнил Петр. И со вздохом добавил: - Если бы дело было в Америке, можно было бы еще добавить – белый.

- Неправда, - отозвался Павлусь. – Такое определение может спровоцировать каннибализм, некрофилию и расовую непримиримость.

- Ну тогда – кремированный совершеннолетний мужчина, - внес уточнение Ромка.

Петр, все так же не поднимая рыжей головы от бумаг, показал другу и товарищу средний палец.

- Какое неподобающее, я бы сказал, порочащее высокое звание поведение для работника следственных органов, - вздохнул Ромка, принимаясь за кофе. Он так соскучился по их совместным обедам с Петькой и Пашкой. Но из их трио он, похоже, даже не самый занятый. Петр Тихонович Тихий, он же следователь Следственного Комитета Российской Федерации, даже за обедом голову от бумаг не поднимает.

- Он себе таким макаром язву еще не заработал? - поинтересовался Рома у Пашки.

- Не, только панкреатит.

В этот раз средний палец был продемонстрирован гражданином следователем уже брату. Брат и по совместительству помощник прокурора на этот жест не обратил ровным счётом никакого внимания и тоже принялся пить кофе.

- Мне чай закажите, - пробормотал Петр, по-прежнему не отрывая взгляда от бумаг.

- Ты насчет панкреатита серьёзно? - Рома махнул официанту.

- Нет, так будет, - хмыкнул Павел.

- У вас больше тем для разговора нет? – Пётр наконец оторвался от бумаг, со стоном выпрямился и откинулся на спинку стула.

Ромка смотрел на братьев Тихих. Эта парочка - две огромные рыжеволосые детины под два метра ростом и под погонами - неизменно вызывала к себе повышенный интерес общественности, особенно женского пола. Вообще-то, Роман и сам считал себя их братом - третьим, пусть не рыжим, без погон и с другой фамилией. Не зря же он называл отца Петьки и Пашки «Папа-два», а тот его, в свою очередь, «Сын-три». Эти люди были частью его семьи. И за взаимными подколками скрывалось настоящее беспокойство за этих оболтусов. Хотя… кто-то же должен выполнять их работу – непростую и зачастую неблагодарную.