Снова укладываясь, он загадал, что если в их отношениях все останется так же здорово, как сейчас, то зимой он обязательно отвезет ее на старенькую родительскую дачу в Сосново. Он положит ее на тахту, укроет меховым спальником, затопит печь, сварит глинтвейн. А утром выдаст Кате безразмерные валенки, и они станут носиться меж заснеженных сосен и играть в снежки… А потом, раскрасневшись от мороза, она упадет в сугроб и будет учить его делать на снегу ангела. А он, пытаясь поднять ее из сугроба, упадет в него же… А потом будет долго отогревать ее, они заберутся в постель и примутся до самозабвения заниматься любовью. А потом… А потом Козырев уснул.

Без четверти восемь на мобильнике Кати подал голос будильник. Она долго пыталась нащупать его на привычном месте у изголовья, но вместо этого наткнулась на Пашу и улыбнулась. Они пили холоднющий кофе, который из-за беспристанных поцелуев дважды безнадежно остыл. Затем дружно искали Катину расческу, непонятно как завалившуюся за диван. Наконец, когда, слегка помятые после бурной ночи и непривычно активного утра, оба были готовы к трудовым подвигам, они долго стояли у порога обнявшись, не решаясь открыть дверь в немножечко другую отныне жизнь. Хоть и с сожалением, но в какой-то момент они все-таки отлепились друг от друга. Паша открыл дверь, и они, взявшись за руки, вышли.

Как Козырев ни шифровался, ни подстраховывался, но покинуть квартиру незамеченными не удалось: «Питерские коммуналки – CONNECTING PEOPLE!» Сперва в коридоре они наткнулись на соседа Фаруха, который проводил их чуть насмешливым, но в то же время похотливым взглядом. А после, проходя мимо «общаковой» кухни, нос к носу столкнулись с Михалевой. Та церемонно несла в свою каморку свежедымящуюся овсянку – традиционную утреннюю пищу богов и аристократов.

– Доброе утро, Людмила Васильевна, – промямлил Паша, покраснев до самых кончиков ушей.

– Здрасьте, – вслед за ним смущенно кивнула Катерина.

Михалева внимательно, неприлично внимательно осмотрела Востроилову, что называется, с ног до головы, тем самым вогнав в краску и ее, а затем как ни в чем не бывало предложила:

– Оттрапезничать не желаете, молодежь?

– Нет, спасибо, – решительно замотала головами молодежь.

А Козырев добавил:

– Извините, Людмила Васильевна, мы уже того… В общем, сытые.

– Да я уж поняла, – усмехнулась Михалева и, сделав на прощание ручкой, прогарцевала в свою комнату. «В нумера», как она ее называла.

«Слава Богу, – подумала соседка, выкладывая кашу в изящную сервизную фарфоровую тарелку „от Попова“. – Наконец-то у Пашки девочка появилась. Кстати, миленькая и, похоже, не из этих, из современных, которые из „Дома-2“. Вот и хорошо. А то уж думала, так ноги и протяну, напоследок на свадьбе не погулявши».

Людмила Васильевна улыбнулась своим мыслям и мгновенно простила «молодежь» за сегодняшнюю бессонную ночь. Вернее, за те полночи, в которые она никак не могла уснуть по причине нескончаемых ахов и охов, раздававшихся за стенкой.

«А Пашка-то наш – мужик, – не без гордости подумалось Михалевой. – Как он ее, а!.. Эммануэль всяко отдыхает!»

– …Тебе куда? На трамвай или в метро?

– Ой, – Катя посмотрела на часы, – на самом деле мне лучше всего на тачку. Опаздываю капитально, опять от Смолова достанется.

– У меня есть немного денег… – принялся рыться в карманах Козырев.

– Брось, пригодятся еще, – остановила его Катерина. – Я вчера у Лерки долг забрала, так что могу себе позволить эдакий шик. Хотя, согласись, ездить на работу на частнике – это пошло.