Нора еще раз посмотрела на Одиссея, она не могла понять в шутку он говорит об уходе или всерьез. У него был такой вид, как будто он действительно был готов все оставить, и одновременно такой вид, что сейчас он все неожиданно сведет на шутку и рассмеется. У Норы возникло подозрение, что он и сам не знает, остаться ему или уехать, потому что он ни к чему особенно не привязан. Он, в общем, и привлекал ее именно этим.

‒ Нет, ты достоин, – приподняв бровь, сказала Нора, решив с ним сыграть в его же игру. – Ну, я хотела сказать, что ты достоин не меньше других писателей.

‒ Интересно, – усмехнулся Одиссей, выдав первую искреннюю эмоцию за этот день и, скорее всего, последнюю. – Интересно почему? – уставился он в подбородок Норы, потому что она прислонила к нему руку.

‒ Ну… – замялась Нора, пытаясь найти объяснение, – потому что ты талантлив, умен, – выдавила она из себя комплимент Одиссею, явно не умея их делать. – У тебя чувство стиля, оригинальные идеи.

‒ Да? – усмехнулся Одиссей. – Недавно ты говорила другое.

‒ Это в воспитательных целях, – ответила Нора. – Не принимай на свой счет, я всем так говорю для проформы. Думаю, ты должен остаться.

‒ «Два с половиной месяца и ни одной рабочей идеи», – произнес Одиссей явно с вызовом, и Нора улыбнулась, поняв, что он все-таки читал ее письма.

‒ У тебя было много идей, – сказала Нора, как будто оправдываясь. – Но нужно было их немного подправить. Например, идея про аллею мутантов и сорокалетних девственниц была неплоха, – произнесла она, стараясь не рассмеяться в голос.

‒ Ты же сама отсеяла ее, – улыбнулся Одиссей. – Твоя рецензия была в одно слово: «Бред!».

‒ Я немного погорячилась. Послушай, ты не понимаешь, что если сейчас упустишь свой шанс, то потом уже будет поздно. Ты уйдешь – и твое место быстро займут другие, никто и не вспомнит о тебе. Вначале нужно работать на имя, а потом уже ставить свои условия. А если нет, то кайфуй в самиздате, как бедная, но очень гордая птичка, – с вызовом произнесла Нора, но потом вдруг махнула рукой.

Нора пыталась судорожно подобрать аргументы, чтобы он остался, но они не находились. Поэтому она встала со стула и машинально подошла к раковине с грязной посудой, взяла губку для мытья посуды и налила на нее моющее средство.

Нора включила кран с водой. Она сделала воду потише, чтобы она лилась тонкой струйкой и не рикошетила от тарелок на нее. Вспененной губкой Нора проходилась по белым тарелкам с золотой каемочкой и ставила их на стол.

– Хорошо, делай, что хочешь, – обреченно произнесла она, потому что поняла, что заигралась в его игру. – А еще подай мне с обеденного стола посуду, я ее тоже помою, – обернулась она, зыркнув на него зеленым пронзительным взглядом. – Ты ведь не в состоянии это сделать самостоятельно, – с укором произнесла она.

Одиссей неторопливо, но послушно подал ей тарелки со стола, одна из которых оказалась от супа.

‒ Все это – тлен, суета, ‒ с патетической грустью произнес он, смотря на глубокую тарелку, в которой осталось немного куриного супа. ‒ Скоро от нас ничего не останется, и нас самих не останется. Никто и не вспомнит про наши книги. Единственное, что смогут написать на моей эпитафии это: «Он ел суп». А больше сказать и ничего. Кстати, лучше б я ел фастфуд, так бы не осталось даже грязной посуды. А испачканные жратвою бумажки можно просто выкинуть, делов-то.

Нора обернулась, как будто что-то хотела ответить ему, но зацепила ложку, которая громко звякнула в пол.

‒ К женщине, согласно примете, – негромко произнесла Нора.